…ИЛИ, МОЖЕТ, НА АФИШУ, ЧТО УПАЛА ВАМ НА КРЫШУ. Часть 4

А почему стихи грустные? Да потому что так бывает грустно в праздники – иногда грустнее, чем в будни. Смотрю я на себя в зеркало: «Ох, и загадочное это существо – человек! Сплошная головоломка». Однажды было хотел даже исследование провести, но хорошо, что передумал. Потратил бы кучу времени, а результат не получил. Я себя знаю! Или лучше бы было заказать исследование кому-нибудь, кто бы смог выйти на связь, например, между ударами пустого контрабаса и шедеврами, которые возникают после ударов по голове футляром от музыкального инструмента. Или связь между ударами судьбы в жизни барабанщика и барабанным боем. Ну, что-то же есть? Глубоко-глубоко. Не на виду. Потому как часто мы не обращаем внимания на знаки, нам посылаемые. Или обращаем, но не придаем им значения.

Вот иду я по стадиону, сокращаю дорогу. А на газоне разминается метатель молота. Причем стадион пустой - никого, поэтому он вылез на газон за ограждение и отрабатывает раскрутку молота. Делает он это лениво, молот еле-еле огибает его фигуру по кругу. Ну, видишь, что человек работает (это я себе) – уйди, не мешай. Нет же, прусь напрямик, проскочу, думаю. Ну-ну… Он по касательной, прямо так, как волшебник, вжик. Нет, не больно, совсем показалось, что не больно, но вмятина на башке – будь здоров! Чувствую, что круто свезли мне молотом, но боюсь даже рукой дотронуться. Страшно. Даже на ощупь страшно. Совсем мне нехорошо. И слышу только, Оля говорит: «Серега, ну закрой ты балкон - дует, сил никаких нет». А мне так себя жалко стало. Обидно до слез! Лежу вот с вмятиной размером с мяч, ну хоть кто бы пожалел. Неужели трудно человеку в такую скорбную, трагическую, можно сказать, мою минуту, встать с дивана и закрыть этот несчастный балкон? А сам просто боюсь глаза открыть, чтобы случайно в каком-нибудь отражении не увидеть свою вогнутую голову. Минут десять пролежал я с открытыми глазами, Оля уже и балкон закрыла. А я лежу. Боюсь самого себя. Потом только, как бы невзначай, провел рукой около предполагаемой вмятины, а там нет ничего. И только тогда соображаю (начинает доходить), что молотобоец ко мне во сне приходил. Приснился мне молотобоец. Но так как с Олей я не во сне разговаривал, а наяву, то ощущение от всего утреннего события – вам не передать! Потому что сон с явью перемешались, наверно, за минуту до пробуждения. Достоверно до жути! – вот как достоверно. Настолько достоверно, что если бы все наяву произошло, то было бы даже не так убедительно! Но откуда такие сны лезут в голову! К приличному же человеку! Может быть, что это кто-то маленький (меньше синички Джефа), таким образом, хочет обратить на себя наше внимание? Или предупредить о чем-нибудь? Стадион видишь? Не ходи туда. Никуда сегодня не ходи! Вот для чего к тебе рано утром приходил метатель молота. Понял? А сюда ходи. В библиотеку, например, завтра ходи… Как-то не по-русски стал говорить, это от волнения эмоции захлестывают.

А сейчас, как и обещал еще в первой части, расскажу, как стал (счастливым) обладателем двух панно Матисса. 2011 год. Осень. Я решил навестить своего армейского друга Вову Шорохова, с которым мы два года, начиная с учебки и заканчивая действующим полком, отбивали армейскую чечетку с песнями типа: «не плачь, девчонка, пройдут дожди... солдат вернется, ты только жди!» (или: «...ракету мы, ракету мы... туда пошлем, туда пошлем... и цель найдет стальная птица») и шлифовали козельский гарнизонный плац.

Песни про «девчонку» и «стальную птицу» мы распевали за компанию со товарищи, которых строевая песня (плюс бетонный забор) крепко сдружили на два года. Лично у меня в то время никакой девчонки не было (поэтому она меня и не ждала, естественно)... И вообще, что это такое и для чего оно служит - об этом я имел смутное представление. В армии изучают другие предметы. Про ракету мы тоже пели больше для красного словца (но, конечно, если бы мы с Вовкой зафуфырили в «цель» хотя б по одной такой стальной штуке - на той стороне шарика мало не показалось). Но я отвлекся...

Повод был более чем достойный – юбилей друга. И я поехал в Кириллов, что в Вологодской области. С пересадкой в Питере. В Питере я заглянул в Эрмитаж. В Эрмитаже быстро нашел то, что искал: Гогена, Ван Гога и Матисса. Все это висело вперемежку с огромным стечением народа и рабочими сцены. И вдруг сине-зелено-красная стена цвета обрушилась на меня. И слева и справа меня стали сжимать два огромных полотна Матисса: «Танец» и «Музыка». Я стал экспериментировать. Медленно входил и стремительно выходил из залы. Отворачивался и выходил, чуть ли не с закрытыми глазами. Но Матисс не отставал. Его цвета накрывали с головой... Покрутившись немного около ван гоговского куста сирени, я снова лез в залу с Матиссом.

Не скажу вам: мол, обессилев, художник выполз на улицу. Вышел, можно сказать, нормально. Погулял. Переехал с вокзала на вокзал. И отправился дальше. В Вологду, а потом и в Кириллов. Уже в Вильнюсе через пару месяцев заметил (лучше сказать – ощутил), что мне стало чего-то не хватать. Потом понял - стало не хватать вот этой лавины цвета. Синего, зеленого и красного. И я решился «дописать» матиссовскую симфонию.

Я представил огромную залу, где со всех четырех сторон атакует Матисс. На двух противоположных стенах висят всемирно известные панно Матисса: «Танец» и «Музыка». А на двух других противоположных стенах - мои (такие же огромные): «Живопись» и «Купание (или «Медитация»). Из такой «комнатки» человек изящной натуры (ну, типа меня) или тонкой душевной организации сам уж точно не выйдет. Его нужно будет выносить.

Сам Матисс однажды заметил про «Танец» и «Музыку»: «Надо было иметь крепкие нервы – чтобы их написать. И не менее крепкие нервы – чтобы их купить». Огромная стоимость полотен, драма с их приобретением – довольно известные факты. Мои тревоги и волнения конечно же несравнимы с переживаниями героев той драмы: Матисса и Щукина.

Сначала несколько дней я придумывал конструкцию подрамника. Каждая часть этого сооружения должна была быть не больше высоты холста (т.е. не больше самой короткой его части), которая, как известно, 2 метра 60 сантиметров. Ширина (длина) "Танца" и "Музыки" - 3 метра 90 сантиметров. Холст пришлось сшивать в мастерской, потому как отыскать готовый, таких размеров, не получилось. С помещением помог старинный приятель Альгис Номейка, который уступил мне проходную комнату в своем офисе с высокими потолками.

Я притащил стремянку, скрутил подрамники, натянул холсты и приступил к работе... Мое продолжение серии началось с «Живописи»... На картине четыре обнаженные женские фигуры и одна мужская - фигура старого маэстро-живописца. Репродукция картины есть в «Буревестнике…». «Живописью» продолжение серии не закончилось. Появилось еще одно панно: «Купание» (или «Медитация»), в тех же красно-сине-зеленых цветах, но только с четырьмя женскими фигурами.

Название картины я позаимствовал у незаконченной работы Матисса... Выставить «Живопись» и «Купание» в Вильнюсе у меня не получилось. Даже для помещений 21 века картины с размерами 2.60 на 3.90 оказались довольно большими. Чтобы устроить выставку, холсты надо снять с подрамников, сами подрамники разобрать (потому как дверей высотой в 2.60 практически нет), потом внести холсты в выставочное помещение, собрать подрамники, а после выставки все проделать в обратном порядке. Хлопотно? Не то слово... Не то слово… Краем глаза наблюдаю за Покемоном, который только что поел гусятины. Ну, это надо видеть!.. Обычно после еды он носится по квартире – так выглядит кошачье счастье. Потом забегает в туалет, но ненадолго - на минутку, - как бы убедиться (проверить), что все в порядке. Потом яростно моется и исчезает за диваном, чтобы отдаться долгожданному сну. Но сегодня (после гуся) весь его променад-ритуал пошел насмарку. Было такое впечатление, что Покемон ждал этой минуты всю свою кошачью жизнь. Осоловелым, обожравшимся взглядом он уткнулся в пустую тарелку, в раздумьях постоял несколько секунд – вроде обдумывая, как жить дальше (что делать, и кто виноват?). Но до конца спрятать эмоции скотиняке не под силу (интеллект животного чуть пониже человеческого), поэтому даже в атмосфере (чувствовалось) ощущались перемены… Итак, он повернул голову в сторону большой комнаты и, с небольшим ускорением развинченной походкой (танцора-раздолбая), ни на что не обращая внимания - нет, не танцора даже раздолбая, а коня, который самым последним вбегает в конюшню (и уже конюх придерживает двери, чтобы не прищемить ему хвост) – легким аллюром, слегка раскачиваясь вздувшимся от еды животом, устремился к дивану и исчез там. И все… Ни вздоха! Ни шороха! Ни звука! Если бы теперь (в наши дни) мне предложили написать школьное сочинение «Что такое счастье?», я бы не задумываясь написал: «Счастье – это когда тебя не гоняют веником по квартире… и вдобавок кормят гусятиной».

Но вернемся к картинам. Точнее, к картине «Купание» (или «Медитация»). В интернете (а где же еще?) я наткнулся на любопытную информацию. Стоп!.. Можно же посмотреть карту – юг Франции. Лазурный берег. Так. Открываем. Конечно. Кань-Сюр-Мер... Иначе к Вансу и не подберешься! Поездом до Кань-Сюр-Мер. Или до Кань-Сюр-Мера. А потом автобусом до Ванса. Вот оно как было! И билеты не надо искать… Можно сказать, повезло. Так, возвращаемся в Чикаго… Не очень давно кураторы и хранители Художественного института Чикаго провели исследование «Купальщиц у реки» Матисса (висит там большая такая картина). Цвета купальщиц совершенно другие, чем у танцовщиц и музыкантов из «Танца» и «Музыки». Но, оказалось, что, как только было «снято» покрытие с «Купальщиц у реки», ученые увидели яркие синие и красные краски...

Известно, что Матисс хотел предложить Щукину еще одно большое полотно, а тот отказался, потому что дом у Щукина был хоть и большой, но всего-навсего двухэтажный. «Танец» и «Музыка» висели у него в больших холлах, которыми украшался каждый этаж. И третьему огромному панно просто не было здесь места. Предполагаю, что Матиссу тоже хотелось продолжения красно-сине-зеленой музыки собственного сочинения. Но не сложилось. А, может быть, и сложилось, но он решил не оставлять на холсте невостребованную картину после того, как сделка сорвалась и записал ее. Так его «Купание» (или «Медитация») осталось только где-то «на бумаге». Или осталось где-то под другой картиной. Да, я видел графический эскиз матиссовской работы «Купание». Но он не вдохновил. Поэтому стал «искать» фигуры в других картинах Анри и по впечатлениям от его ню, написал свою работу «Купание (или «Медитация»). Так я стал обладателем двух больших панно: «Живопись» и «Купание (или «Медитация»).

Разумно было бы с моей стороны написать в Эрмитаж, рассказать, что теперь есть еще два огромных панно «Матисса». Но руки не тянутся к перу. И перо не тянется к бумаге. Интересно, а сколько может стоить моя «Живопись»? Или «Купание (или «Медитация»)? Приблизительно... Вот так сразу и не ответишь - трудный вопрос. Очень непростой вопрос. Но и на такие сложные вопросы должен быть ответ у художника. А то придет во сне Пиотровский, например, и спросит: «Ну и сколько же ты, Петрович, хочешь за свои картинки?» А я от волнения (или от страха – это если он придет не один, а с молотобойцем) скажу: «Что вы? Что вы? Нам, художникам, ничего не надо, только корочку хлеба».

Ну, в музей не хотелось бы определять «моего» Матисса – еще больше заломят цену за входные билеты, запретят не только фотографировать в залах (хотя там не очень запрещают: плати - и нет проблем), но и фотографироваться на фоне Эрмитажа. Зачем мне все это? Будь у меня времени побольше, взялся бы за ресторан «Матисс». В ресторане «Матисс» все серого цвета: и пол, и стены, и потолок. И столы. И стулья. Серого цвета, как из мореного дуба. Но белоснежная посуда. Через боковые, скрытые от посетителей окна, дневной свет подсвечивает картины «Живопись» и «Купание (или «Медитация»). Картины размещены на противоположных стенах. Здесь в ресторане никто не помешает тебе наслаждаться живописью. Никто не проедет на грохочущем самокате. Или на скрипящей телеге. Это же ресторан. Ресторан – это звучит гордо!

Друзья, вам может показаться, что я поднимаю все какие-то частные случаи. То рассказываю про подвижничество Марианны Веревкиной и Габриэлы Мюнтер. То про разноцветные головы Ялексея Явленского, то про велосипед Василия Кандинского, то про картину Александра Иванова «Явление Христа народу». Какие-то разные случаи из разной жизни. Один ответ напрашивается сразу: вся жизнь – и моя, и ваша – частный случай. Но это неправильный ответ. Мне хотелось, чтобы из этих разных историй, из этих разноцветных нитей получилась одна картина (как, например, море в картине Ван Гога «Море в Сен-Мари»). Чтобы вам помог мой живописный взгляд. Или - живописный метод.

Художник не обязательно смешивает краски на палитре, иногда отдельно лежащие мазки или линии, создают удивительно яркую, сочную картину. Такую картину нельзя получить никаким другим путем… Меня (как, наверно, и вас) огорчает существующее положение в современном изобразительном искусстве. Я никак не мог разобраться, объяснить самому себе, что же явилось причиной такого положения дел. И долго ли все это будет продолжаться?..

Кто-то из моих друзей очень давно сказал: «Ван Гог не умел рисовать море». Вероятно это так (и кто-то из них сказал: «До Айвазовского ему расти и расти»). Но он умел рисовать картины. И с морем тоже. Именно его «Море в Сен-Мари» подтолкнуло к мысли, что «живописная волна», которую подняли Веревкина и Мюнтер, Явленский и Кандинский, Марк и Маке, Кирхнер и Шмидт-Роттлуф, Матисс и Клее, Малевич и Шагал, Гончарова и Ларионов, Брак и Пикассо - такие разные, но гениальные художники - сложена по тем же законам, что и волна в море Ван Гога. Только вместо разноцветных красочных нитей есть разные стили и техники. Но суть в том, что это - волна. Она должна подняться и опасть. Должно пройти время, чтобы пришла новая волна. С новыми именами, с новыми красками. Но должно, как и в природе (если это живое искусство) пройти время. Должно волне упасть, рассыпаться и отступить. А воде - перемешаться. Должно духовным силам (может быть, что не совсем точные слова – духовные силы), некой живописной энергии собраться (набрать сил для новой волны). Но человек не может ждать. В жизни (как и в бизнесе) главное - время. Ему надо «открыть» нового художника до открытия таланта. А, может, и купить картину художника, пока не поднялась цена на его творчество… Вот и шипит вода, и ей бы (пене) уйти в песок, уползти в море. Но куда там! Что вы? Какой штиль? Вот вам бычки в томате (или все же желаете бычка в формалине?) Или череп в бриллиантах ручной работы?.. Но отошла волна, а нам надо дождаться следующей волны. Надо просто подождать. Всему свое время.

Но вижу (и без вашей подсказки), что окончание книги у меня не получилось. Согласен. Нет в мире совершенства. Какой-то размытый финал. Опытный литератор сразу же отметит – не хватает еще автору, вероятно, мастерства. «Много воды» - что-то аморфное, вялое. Вероятно, автор (подумает литератор) хотел дать некую метафору (и протяженность повествования), уводящую читательский взгляд вглубь будущих событий. И, если бы ему хватило писательского опыта и таланта, тогда могла бы возникнуть (подспудно предчувствуемая автором) связь времен, и долгота повествования. Но… Но… Оставим литератора в покое… Решил я не огорчать вас длинным финалом. Пустота – хуже воровства. Дам (здесь и сейчас) что-нибудь из своего старого «зимнего» в надежде на то, что найдется читатель. Читатель добрый, умный, свободный от литературных предрассудков. Такой читатель, которому совершенно наплевать на общественное мнение и на то, что «надо бы как-то поконкретнее, что ли, завершить произведение». Он улыбнется, если смешно. Заплачет, если грустно. Закроет книгу, если дочитал до конца…

У него было что-то от Мефистофеля –

он был лысый, с носом большим, но не Ленин…

Он был громкий такой – скандалом попахивало,

но Пушкин ближе, если сравнивать, но не Гоголь…

Познакомились с ним банально, на улице.

Правда, было в улице что-то брейгелевское –

все машины скользили, - как люди, а люди падали,

потому что была гололедица.

И когда его руки – такие нежные…

Правда, было в них что-то от Маяковского:

то ли голос, хриплый такой (что для рук совсем

неожиданно), то ли волосы... как у Есенина…