Одиночество матери

Холодный, ветреный осенний день. На лавочке сидит бабушка, опустив голову. Рядом авоська - старушка была в магазине, но домой не торопится. Я знаю её. Я знаю, почему она не идёт домой, и моё сердце сжимается от боли и сочувствия. Я часто бываю у неё дома и понимаю, что ей надо просто посидеть одной на лавочке.

А дома у неё сын, уже ОЧЕНЬ ВЗРОСЛЫЙ сын, который недавно вернулся из тюрьмы. Попал он туда, казалось бы, "за мелочь" - пьянство, ругань, неприличное поведение в общественных местах, а дома - настоящий террор по отношению к своей маме и сестре, которая страдает неизлечимой болезнью. Штрафы за проезд без билета, за "хулиганку" - всё это собралось и превратилось в полтора года тюрьмы.

Всё это время и мама, старенькая и больная, и сестра высылали передачи, деньги и, наверное, тихо надеялись, что вот на этот раз образумится! Уже не мальчик, около 60. Пусть не работает (кто ж его примет - руки трясутся даже по-трезвому), умом тоже не удался, но ведь СЫН!

И вот он вернулся... И все надежды очень быстро развеялись. Неделя-две - как бы принюхивался, разведывал. И решил - можно продолжать жить дальше так, как и жил. Благо, крыша над головой есть, сестра, хоть и орёт и ругается благим матом, покормит, а мама, прячась от дочери, всунет в руку хоть какую-нибудь денюжку. Паспорта нет, грубо говоря - никто и зовут его никак, да это ему и не важно.

На одеколон денег "вытрясет" и приходит домой пьяный и дурной. А там - живой укор. Мамины глаза. Такие любящие и прощающие! Один выход - опять грубить, опять грозить расправой, да так, что в доме опять появляется полиция.

И здесь, дорогие читатели, маленькое отступление.

Чтобы было в таком случае лет так тридцать назад? А было бы так: ЛТП (Лечебно-трудовой профилакторий), как минимум, на полгода. И там бы пахал. И сам выплатил бы все штрафы. И даже, может быть, руки перестали бы трястись. А сегодня - приезжает молодая девушка полицейский, он её посылает известно куда, потом приходит бумага о том, что выписан опять штраф. И всё. Если таких бумаг будет больше - опять тюрьма. И так до самой смерти... А мама сидит на лавочке и думает: что же, сынок, с тобой будет, когда я умру...

...В троллейбусе замечаю знакомую женщину. У неё всегда немного неприветливое выражение лица. Замкнутость в каждом её движении, во взгляде. Проезжаем бензоколонку, и я вижу, как она резко поворачивает в её сторону голову. Прослеживаю её взгляд и всё понимаю. Там, с компанией таких же, как он, "тусуется" её сын-наркоман.

Троллейбус удаляется от того места, а она не отрывает взгляда. Когда уже не на что смотреть, она возвращается в прежнюю позицию, и я вижу её глаза!

Боль, рвущая душу и сердце на куски. Боль и бессилие что-либо изменить. Но пока она жива - у него есть дом. Из которого он каждый день уходит, чтобы или напиться или наглотаться. Иногда и он сидит, но всегда знает, что есть куда возвратиться. Пока. Пока материнское сердце выдерживает эту боль, обговоры соседей и ещё много чего.

Я понимаю её неприветливость и поражаюсь её выдержке. Хотя, чему тут поражаться на самом деле. Мы, матери, знаем - какой бы ни был наш ребёнок - это наша любовь. Жаль только, что наши дети часто понимают это только у гроба родителей.

Ирена СМИЛЬГИНИС,

Вильнюс