Меня рубинштейнило
Мне уже не раз и не два приходилось говорить о том,что меня с давних пор интересуют, интригуют,вдохновляют так называемые маргинальные жанры словесности.
Когда,например,я читаю инструкции по использованию только что приобретенных бытовых приборов и пытаюсь вникнуть в «план содержания»,я все время ловлю себя на том,что я настолько увлекаюсь самой музыкой этих текстов,их ритмом,порядком слов, магией бесконечных числительных и аббревиатур,что само практическое содержание предательски ускользает от меня,и я начинаю подозревать самого себя — боюсь,что не без основания — в сугубой тупости и неспособности усвоить простейшие вещи.
Такие словесные конструкции,как «рукоятку “С” установить в положение “4” и медленно повернуть против часовой стрелки до слабого щелчка,после чего установить ее в положение “5” и нажать на кнопку “пуск”»,воспринимаются мной не как руководство к действию (что было бы,в общем-то,естественно),а исключительно как фрагмент поэтической речи,и я ничего не могу с этим поделать.
В годы поздней перестройки я пережил недолгое,но сильное увлечение текстами газетных объявлений.Своеобразная поэтика этих маленьких шедевров была обусловлена чисто экономическим фактором: размещение объявления стоило недешево,поэтому они должны были быть максимально краткими.Что-то вроде: «Тараканы.Срочно».
Какие-то из них я выписывал в тетрадочку.Какие-то я подвергал творческой переработке.Какие-то – дополнял «от себя».Так,например,к объявлению «Женю татар»,мое воображение прибавило: «Развожу евреев»,где слово «развожу» заиграло всеми своими значениями одновременно.
Особняком там стояли многочисленные объявления,гарантирующие стремительное и радикальное похудание.Моя жена,например,обнаружила однажды душераздирающее объявление,предлагающее за какие-то пару-тройку недель «похудеть до 8 кг».
А кто-то из знакомых и вовсе нашел где-то поразившее его своей суровой лапидарностью объявление,в силу явно не предусмотренных авторами стилистических особенностей звучавшее скорее как недвусмысленная угроза: «Лишу живота».
Но сильнее и дольше всех прочих завораживает меня особая поэтика новостных текстов.Они,без преувеличения,служат неиссякаемым источником вдохновения и бесперебойно работающим механизмом безбрежного фантазерства.
Эти тексты,увы,не отличаются сугубым стилистическим разнообразием.Но типологические различия все же есть.
Когда-то мне особенно нравились тексты,явно сочиненные людьми,когда-то что-то прочитавшими и теперь не знающими,что с этим прочитанным делать и куда его девать.
Одно время я любил развлекать сам себя такими «новостными» текстами,где новожурналистская суховатость кентаврическим способом соединялась с квази-беллетристической «задушевностью» и «образностью».
Примерно так:
«По мнению большинства экспертов,заходящее солнце позолотило верхушки деревьев».
Или:
«В это утро Николай Иванович Коростылев проснулся с неясным ощущением смутной тревоги,со ссылкой на неназванный источник сообщил радиоканал “Цинковый сугроб”».
Впрочем,эта милая моему сердцу стилистика ушла в прошлое.Ее победила лапидарная — немногословная,непременно косноязычная и торопливая стилистика то ли медицинских заключений,то ли полицейских протоколов,то ли смс-сообщений. Примерно так же в 20-е годы прошлого столетия так называемый «телеграфный» стиль новой журналистики и беллетристики победно потоптался на поверженном и грубо осмеянном вязком многословии литературного «старья» с его «образами»,«туманами», «безднами» и «очистительными бурями».
Сейчас все другое.Но привычка повсюду обнаруживать следы поэзии,прозы и драматургии,как бы они ни прятались,никуда не девается.
Сами тексты,как это часто бывает,вовсе не так искрометны,как их заголовки.Они, заголовки,часто бывают столь невероятны в свой последней прямоте,что не нуждаются ни в какой конкретизации.Более того — какая-либо их связь с профанной реальностью только вредит их первозданной хрупкой прелести.
«Преподаватель военной академии съел рабочего», — читаю я,например,и воображение,как это ни странно,фиксируется не столько на макабрическом «съел», сколько из последних сил пытается изобразить хотя бы условный портрет этого незадачливого рабочего — промасленный комбинезон,торчащий из нагрудного кармана гаечный ключ,обтирочная тряпка в натруженных руках.
Ну как тут можно удержаться и не схарчить такую соблазнительную вкусняшку,сами подумайте! Особенно если ты — преподаватель военной академии,и к тому же, — как это особенно часто случается именно с преподавателями военных академий, — ты не ел полторы недели.
Все подобные новостные заголовки никак не могут восприниматься нами именно как новостные в силу своей нарочитой дерзкой фантасмагоричности.Поэтому мы просто не можем не воспринимать эти тексты как тексты исключительно художественные.И это ощущение художественности необычайно усиливается именно тем,что она как бы вовсе не заявляет о себе.Чем меньше претензий на художественность,тем отчетливее и рельефнее проступает она на пластиковой поверхности каждого такого текста.
Особенно,конечно,хороши бывают новости,касающиеся не магистральных путей-дорог мировой и местной политической и общественной жизни,а те,что приковыляли откуда-то сбоку,со стороны тускло освещенной периферии,со стороны чего-то такого,что,сто раз пройдя мимо,не очень-то и заметишь.
Именно они отзываются порывистыми всплесками дремлющего до поры до времени воображения.Именно их хочется азартно толковать и перетолковывать,вводя за руку, как бы они ни упирались,в контекст собственного социального,эстетического, чувственного опыта.
Многие из них непостижимы,как дзенский коан.
Вот мы,допустим,читаем:
«Самарец отрезал голову своей матери и уехал жить в Петербург».
В этой «новостной» фразе,которую разум,из последних сил цепляющийся за наши базовые представления об основах жизнеустройства,отказывается воспринимать как нечто,имеющее отношение к реальности,почему-то сильнее всего прочего,и даже гораздо сильнее,чем «отрезал голову»,бросается в глаза вот это вот «уехал жить».
Или узнаем мы вдруг о том,что «в Подмосковье стая лабрадоров загрызла грузина». Согласитесь,что едва ли нам с вами придет в голову воспринимать этот леденящий душу сюжет именно как сюжет,как ситуацию.Гораздо интереснее здесь не ключевой, казалось бы,глагол «загрызли» — ну загрызли и загрызли,с кем не бывает, — а, разумеется,«стая лабрадоров».
А если уж и обратить внимание на глагол «загрызли»,то он может нас заинтересовать не как слово,что-то обозначающее,а как слово всего лишь звучащее,да и то только в сочетании с «грузином».Потому что,произнося вслух или про себя словосочетание «загрызли грузина» мы с облегчением абстрагируемся от словарных значений каждого из этих двух слов,радостно вслушиваясь в простенькую,негромко,но мило звучащую аллитерацию,свойственную,скорее,поэтической речи,чем прозаической и тем более — журналистской.И это еще раз указывает на чисто художественную мотивацию порождения подобных текстов.
А некоторые из этих летучих шедевров, — если,конечно,повезет, — бывают такие,что там что ни слово,то загадка Сфинкса.Я вот уже больше года нахожусь под впечатлением от того,что «Олимпийская чемпионка избила елкой директора школы,названной в ее честь».
Попытка понять «кто на ком стоял» не приводит ни к чему,кроме экзистенциального отчаяния и довольно неприятных подозрений в собственной интеллектуальной ущербности.
Сама минималистская поэтика этого жанра,как бы убогая и как бы скупая на выразительные средства,и при этом нагруженная определенным,хотя и не слишком богатым набором обязательных элементов,пренебрегающая фактором авторства, наглядно демонстрирует свое близкое родство с фольклором.
Фольклорным этот жанр,в общем-то,и является.И лишь ясно осознав это и приняв как данность,можно его по-настоящему понять и полюбить.
И именно в силу своей фольклорной природы специфическая поэтика этого специфического жанра столь соблазнительна.Именно поэтому перо так неудержимо тянется к бумаге и,грубо подавляя слабое авторское сопротивление,само пишет что-то вроде этого:
Петербуржец был смертельно ранен из дуэльного пистолета гражданином Франции
Инцидент произошел в районе «Черная речка»,где мужчины встретились по взаимной договоренности.Их беседа быстро перешла в ссору,в результате которой один из мужчин нанёс другому пулевое ранение,оказавшееся смертельным.Стрелявший скрылся с места события.
Тяжело раненый мужчина — им оказался 37-летний камер-юнкер и литератор А. Пушкин — скончался через трое суток после этого инцидента.
Возбуждено уголовное дело по статье 109 УК РФ «Причинение смерти по неосторожности».
Анонимный источник,назвавшийся коллегой скончавшегося мужчины,комментируя трагическое происшествие,в частности,сообщил: «Солнце русской поэзии закатилось».
Достоверность данной информации проверяется соответствующими органами.
