Книгоманты (6) - окончание
YESSS!
Выложил, хотя ещё бы месяц пошлифовать.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
34
-Ланч! Ланч!
Мамей обнаружил, что лежит на толстой перине, укрытый одеялом из ярких лоскутов, и его будит девочка. Над головой было переплетение чугунной рамы и пурпурного дерева. Любой взрослый сразу бы решил, что его украли марсиане. Очень редкие взрослые видели эту штуку снизу. А если видели, так когда были ростом меньше метра.
Мамей вылез, встал. Оказалось, он лежал под роялем, красным-красным, с макушки до пяток. Даже клавиши сделаны из коралла. Места в комнате после него оставалось мало, поэтому постелили под ним. Снизу у рояля на самом деле рёбра, как у скелета.
Какой красавец! Вот бы поблямкать... Он всегда блямкал на всём, что блямкается, когда заходил в комиссионный магазин. А здесь на крышке был бронзовый герб с двумя могучими бородочами, в шкурах и с дубинами, и надписью…
C.Bechstein
… а от них, в обе стороны, в два ряда, до самых концов крышки, разбегались золоченые оттиски медалей! Он никогда не видел столько медалей.
-Омлет и какао стынут! – поторопила девочка. Девочка была одета как-то не так, как девочка, которая может бегать и прыгать. Мама бы на такие одежки сказала "замучаешься стирать". Из вежливости девочка стояла спиной.
На рояле была разложена одежда. Не его, но его размера. Он оделся, и спустился вниз. За столом сидели ещё две девочки, одетые также затейливо, и добродушная бабушка в очках, с пучком седых волос на затылке. Все сели.
-Мамей, - представился он.
-Виолетта, Магента, Роза, - представила бабушка девочек. Каждая при этом вставала и кланялась. – А я – бабушка Руби.
У Виолетты в волосы были вплетены сиреневые ленты, у Магенты – бордовые, а у Розы – розовые. Чашки, блюдца, вензеля на салфеточках были таких же цветов. Коленки оказались, о счастье, нормальные.
Всё было вкуснятиной, а к какао прилагалось печенье, тающее во рту. Мамей расправился в два счета:
-Большое спасибо.
-На здоровье, - ответила бабушка Руби.
Никто ни о чем не спрашивал. Он забеспокоился:
-Может, вы хотите меня о чем-то спросить?
-О чем? – улыбнулась бабушка.
М-да. Ну, если они не хотят, можно спросить их:
-У меня в сумке тендер от игрушечного паровоза. Я хочу посмотреть на сам паровоз. Мне обещали его показать.
-Тогда тебе в магазин, там знают, кто купил, - ответила бабушка. - Возьми на дорогу чего-нибудь перекусить.
-Ну вот, сразу смываться… - расстроилась Магента.
-А мы хотели с тобой поиграть, - вздохнула Виолетта. – Нам нужен работорговец.
-А ты всё дрыхнешь, и дрыхнешь, - добавила Роза.
-Я иду в кирху, - сказала бабушка. - Если хочешь, могу спросить, может, кому-то надо в город. Он бы тебя проводил. Или тебе срочно?
-Да нет, - ответил Мамей. -А можно поиграть на Вашем рояле?
-Конечно. Ты умеешь?
-Я просто блямкаю, - признался Мамей. –Руки сами блямкают. Меня не учили, я от брата научился.
-А ты случайно… стихи не сочиняешь? - спросила Магента.
-Не балерун?- осведомилась Роза.
-А в хоре поёшь? –поинтересовалась Виолетта.
-Девочки! – одернула бабушка. – Пойдём, послушаем.
35
Все поднялись наверх. Рояль был звонким, с быстрозатухающим звуком, и бемоли звучали шоколадно. Он не завывал и не впадал в истерику, как французский "Эрар". Бабушка Руби сказала:
-Это всё сам? Тебе надо учиться композиции.
-Эх, попробовать бы на органе, - мечтательно произнёс Мамей.
-А что мешает? – удивилась бабушка. – Сходи, да попробуй. Увы, мне пора. Я пошла. Девочки, ведите себя прилично.
Как только за ней захлопнулась дверь, Виолетта потёрла ручки:
-Итак, господин Блямкер, ты должен выбрать из нас рабыню. И начнём торги. Чур не меня, не меня, не меня! Свободу рабам! Долой рабство!
-И не меня, не меня! – подхватила Магента, и подмигнула. – Им вдвоём меня не удержать!
-Рабство – это ужасно! – скривилась Роза. – У рабов всегда кошмарные панталоны! Совершенно не похожие на мои!
Мамей не знал, что на это ответить.
-Скажи «Ха. Ха. Ха», - посоветовала Магента.
-Я буду говорить с каждой, - произнёс Мамей зловеще. – Наедине. Ха. Ха. Ха.
36
Бабушка Руби вернулась часа через три. Она договорилась, что его проводят и напихала еды в его сумку, как и положено добропорядочной бабушке в любом конце мира.
-Я не ем колбасы! – в ужасе вскрикнул Мамей, увидев, что она намерена дать ему пол-палки.
-Я тоже не ела. Там — не колбаса, — ответила бабушка, и впихнула.
Они как раз остались наедине, и Мамей осмелился спросить:
-А где их родители?
-У Виолетты папа здесь, но они не видятся. А у Магенты и Розы- там. Смотрю, ты у нас недавно?
-А Магента и Роза не могут видеться с родителями?
-Сел на поезд, да уехал отсюда. Но дураков нет. Уедешь – не вернёшься.
-Но ведь родители волнуются? – вскричал Мамей.
-Вряд ли.
-Как же так? Без папы и мамы?!
-Понимаешь, Ульмигания не резиновая. Все-то не влезут, - Она пристально поглядела на мальчика. -Подожди, а имя твоё действительно Мамей?
-На самом деле, Матвей. Это двоюродная сестрёнка букв не выговаривала, так и пошло – «Мамей».
-А, теперь понятно, - кивнула бабушка. – Если ты недавно, я должна сообщить тебе важное правило, которое некрасиво нарушать. Всего одно. Если увидишь кого-то, кого знал там, не подавай вида, что его знаешь. Понял?
-Да.
-Об остальном не волнуйся.
37
От лесопилки на краю деревушки ходил трамвайчик на шесть креслиц. На обрезиненных колёсах он вёл себя тихо и прилично.
-Мотор как-то не так шумит, - заметил Мамей дяде, который взялся его проводить. – И проводов нет.
-Это же не поршневой, а «Контраксён» - ответил мужчина, как будто это что-то объясняло.
Они приехали. Смеркалось. Дома были двухэтажные, аккуратные, будто вчера построенные, и выходили стеной прямо на улочку. Между ними тянулись оградки, явно для красы, за ними высоченные деревья, которые шутя перекрывали всю улицу кронами. Двери распахнуты, там свет. Похоже, рогаток здесь не придумали.
Магазин игрушек находился в третьем доме. Посреди улочки шла идеально замощенная плиткой дорожка. Плитки образовывали вензеля. Откуда-то доносилась музыка. Очень захотелось пройтись. За изгибом дорожки открылась… Ну, вероятно, это была церковь. Мамей вошёл.
Там был хор. Хор мальчиков. В черных костюмчиках, белых рубашках с бабочками они пели… Трудно объяснить. Просто яростно! Части хора спорили, выкрикивали что-то друг другу, как будто выплёвывали слова. Короче, им явно не хватало дубин и кольев! Вот это и было музыкой.
Мамея ошеломило.
Он завис.
38
Удивительно, но обошлось без крови. Хор стал расходиться. Вверху, в вышине и полумраке, поблескивали трубы гигантского органа.
-Что это было? – спросил Мамей кого-то, схватив за рукав.
-«Страсти по Матфею». - Сказали ему. – Бах.
По Матфею? То есть, Матвею??
39
Магазин, наверное, закрылся!
Мамей подбежал, подёргал дверь… Закрыто. Он решился позвонить.
Открыл дядечка в жилетке, разрисованной Петрушками. Он вытирал губы салфеткой.
-Вы уже закрылись? – огорчился мальчик.
-Ничего страшного. Заходи. Я мастер игрушек.
Мамей зашёл и показал тендер.
-А, да-да, - сказал дядя. – Этот недавно сделали для Отто Густавовича. Уже сломался? Уронили? Ты хочешь починить его, заказать такой поезд, или что-то ещё?
-Я его нашёл случайно. Нужно отдать. Где живёт Отто Густавович?
-Я сейчас посмотрю. Давай я допью кофе, это пять минут, и провожу. В тех улочках непросто разобраться.
-Знаете… я бы страшно хотел рассмотреть сам паровоз, к которому тендер.
На лице дяди расплылась счастливая улыбка:
-О! Это меня очень радует. Знаешь толк. Но дело в том, что готовых поездов и локомотивов я не держу. Их надо ещё оформить – раскрасить, доставить мелочи. Приходит папа, я даю ему каталог, и он выбирает, что подарит.
-Ой, а можно мне посмотреть этот каталог??
Видимо, показывать его мальчикам не полагалось. Однако в голосе Мамея было столько мольбы! Мастер выложил перед ним большой альбом, и удалился допивать кофе. От предложения составить ему компанию Мамей категорически отказался.
Он открыл альбом… и ахнул.
«Голубая стрела», «Султан Багдада», «Просперити», «Каллигари». Десятки составов, все совершенно разные!
40
-Извини, мальчик, - оторвал его дядя. – Сейчас начнётся час, когда детям уже поздно гулять по улицам. Пойдём?
-А что… я долго смотрел?
-Нет, что ты. За такое время разве можно столько материала толком посмотреть? Кстати, что тебе больше понравилось?
-Ну, не знаю…
-Если бы можно было только одно, что бы ты взял?
Мамей глубоко задумался. Открыл разворот…
-Вот этот.
«Царица Ночи».
-О! – сказал мастер. – В этом составе есть вагон-театр.
41
Они вышли на улицу. Горели фонари. Наверно, он смотрел альбом не меньше полутора часов.
Открылись закрытые раньше киоски, где наливали воды, квас, лимонад. Саксофон, страдая тонзиллитом, выводил печальную мелодию. По дорожкам прохаживались дамы, одни дамы. В длинных кружевных платьях. Они шли медленно, размеренно, держа дистанцию. Некоторые прикрывались масками, а кто-то нёс горящую свечу. Сумасшедший дом. А помыть чумазых ребятишек, проверить уроки на завтра, сварить щи и кашу? Постирать и погладить?
Игрушечный мастер старался пересекать эти освещенные улицы поперёк. А может, так было короче. Через пять минут они были перед нужным домиком. Увы, на двери висела табличка:
«Буду завтра с 11 до 14 и с 16 до 20. Отто»
-Ну, вот, - огорчился мастер. – Давай доведу до дома.
-Спасибо, не надо. Мне вот через этот забор перелезть – и я дома, - сказал Мамей. – Вы идите, идите. Большое спасибо.
Мастер ушёл. А Мамей пошёл туда, куда он не пойти не мог.
На станцию. Вот она, рядом…
Это был, скорее, маленький вокзал. Увы, никаких поездов здесь не стояло. Ни вагона.
Надпись гласила, что он находится в
ULMIGANIA
-Осталось найти Бледного Мальчика, - хмыкнул Мамей. Он толкнул дверь вокзала и вошёл.
Сначала он не заметил подвоха. Стойка, за ней тётя, сзади неё бутылки и бокалы. Бронзовая люстра с шарами, пальма, вдоль стены –кожаное сиденье. Стоп. На нём, заложив руки за голову, лежит тётя. Голая.
Он бросился вон, перескочил забор и куда-то побежал.
42
Он сидел за кустами в саду и доедал колбасу. Ему плохо не будет? Ничего общего с тем куском гнилого сала, что он как-то с голодухи съел в пять лет, она не имела.
Надо куда-то войти и попроситься переночевать. Куда? Неподалёку дружелюбная, вроде, компания, человек шесть, играла в карты. Девушки немного странно одеты, но... Он собрался к ним выйти, как там кончился кон. Девушка огорченно швырнула карты.
-Я всем вам проиграла, что ли? – спросила она.
-Дитеру и Хельмуту,- ответила другая.
-Пошли, - сказала проигравшая, взяла одного парня за руку. Они удалились в глубину сада.
Мамея заинтересовало, что будет дальше. Компания скучала. Наконец появился парень, без девушки.
-Хельмут! – сказал он.
Поднялся другой парень, и ушёл.
-Что так долго? – спросил кто-то из компании.
-Так ведь взрослый, затяжной, - объяснил Дитер. – Пока галстук развяжешь…
Мамей решил, что эта компания ему чем-то не подходит.
43
Двумя оградками дальше к садику выходил дворик, мощёный мозаикой, и освещаемый узорчатыми арабскими лампадами. В огромном резном кресле-качалке сидел старик в тёмных очках и светло-бежевом костюме. В руках у него была тросточка, около ног лежал огромный пятнистый пёс, а на ручке кресла, сидела девушка. Лицом к нему. Она слегка раскачивала кресло, отталкиваясь ногами.
-Не соглашусь, - сказал старик. – Да, эристика, как самоцель, недопустима книгомансеру. Однако сами по себе её приёмы определенно воздействуют на подсознание.
-Что бы воздействовать на подсознание, достаточно долбить в одну точку – «а у Вас негров линчуют». А не скакать “ad hominem” – “circumstantiate” - “ad hominem tu quoque”, - ответила девушка, раскачивая кресло всё сильнее. - Это же педалирует внимание на алогичности эристики точно так же, как при рабулистика. Вы не снимете очки?
Старик снял очки, и опустил их в вырез её платья, зацепив дужкой. Без очков Мамей его мгновенно узнал.
Поэтому он к ним и вышел.
-Здравствуйте, - сказал он.
-Добрый вечер, - кивнула девушка, не переставая качаться. – Тебе не поздно гулять в такой час, мальчик?
-Поздно, - согласился Мамей. – Я хочу пить и спать. Я задержался, в деревню не успею.
-Сейчас я тебя напою, - сказал старик, поднимаясь. – Свежее козье молоко устроит? А может, сок? Ежевичный, яблочно-облепиховый…
-Всего, и побольше, - согласился Мамей.
У него всё было так чисто и аккуратно! Сам он был благородный и высокий. Жаль, кресло сломано. Одна ручка заканчивалась торчащей вверх шишечкой, типа ананаса, а на второй сидела девушка. Она бы не смогла так сидеть, если бы шишка там была. Значит, обломана.
44
Дом был довольно обширен по здешним меркам – комнаты четыре.
-Вот здесь можешь лечь, - он привёл его в милую комнатку. – Здесь никого. Может, ванну? Титан разжечь недолго.
-Я так устал, - признался Мамей.
-Меня зовут дядя Георг. А тебя?
-Мамей, - ответил мальчик. – Я Вас знаю.
-Да? – старик насторожился.
-Мне каждый год достаётся Ваш портрет на палочке нести, - сказал Мамей.
Дядя Георг вдруг резко погрустнел, ссутулился.
-Зачем ты это сказал? – спросил он с какой-то горечью.
Они пошли на кухню, старик чего-то нарезал, настолько вкусного, что Мамей проглотил, и не разобрался.
-Хоть не говори другим, - попросил дядя Георг. – Тут все делают вид, что всё, что «там», к нам не относится.
-У Вас же, наверно, и машина, и дворец…
-Восемь. Восемь машин и полк шофёров. И что из этого?
Матвей не понял, что это значит.
-А что Вы здесь делаете, дядя Георг?
-Что-что! - рассердился Георг. – Отдыхаю! Знаешь, как тяжело руководить государством? Особенно, таким?
-А что сложного-то? Хочу, печенье, хочу – варенье. От чего отдыхать?
Более тяжелого собеседника дядя Георг в жизни не встречал. Этот ему поддакивать не собирался.
-Откуда ты взялся, полчище Мамаево?
-Меня здесь не должно, наверное, быть, - сказал Мамей. Дядя Георг уставился на него удивленно. – Одна тётя, … там… оставила записку. Ну, типа «SOS», в бутылке. И пропала.
-Что ж за штат такой пошёл, безрукие! – схватился за голову старик. – Зачистить за собой не могут! Двенадцатилетние пацаны всё видят!
Дядя Георг судорожно похлопал по столу в поисках любимого красного телефона-для-разгона. Но не нашёл. Наконец он слегка успокоился:
-Да не беспокойся. Если она здесь, то уж и думать забыла возвращаться. Поверь. Если хочешь, можешь её увидеть.
-Хочу.
-Отлично. Кем она работала?
-На станции Кулонец.
-Ещё сто раз увидитесь. Тебе теперь тут всю жизнь жить.
-А сказали, можно вернуться, - упал духом Мамей.
-Это не совсем так. Могут вернуться только самые проверенные. А ты ясное дело, проболтаешься. Завтра я тебе её найду.
45
От горя, что может не увидеть родителей, Мамей почти не спал. Он всё время думал. Утром они позавтракали, дядя Георг ушёл, и мальчика снова срубило. Он проснулся от того, что к нему пришла Хорошая Мысль.
К послеобеденному времени Георг нашёл «тётю Таню». Теперь это была булочница Грета. Но поскольку в субботу пекарня не работала, она уехала с подругой погулять.
Дядя Георг и это знал.
Они проехали на трамвае, вышли у соснового бора, пошли через него.
Стали слышны звуки скрипки. Всё сильнее.
Они проломились через малинник, и тут, на лужайке…
-Блярва, - сказал дядя Георг. – Клод Моне! «Завтрак на траве»! А я с ребёнком!
Один дядя нежно играл на скрипке, а… Василь Васильич разливал вино. Они были в костюмах и при бабочках. Другое дело две тёти. Одна была голая до пояса, а «булочница Грета» – совсем. Причем поблизости не видно пруда, в котором кто-то собирался бы купаться.
Дядя Георг явно не слишком разбирался в живописи. На картине художника Моне, про которого он сказал, тёти стройные, высокие. Здесь тёти были другого художника – Рубенса, наверняка из «Вакханалии».
Тётю Грету отвлекли от завтрака-на-траве. Она запахнулась, и слегка удивилась, увидев Мамея. Ах, значит, и его сюда перетащили. Что он шел по её следам, даже в голову не пришло.
- Я перепугалась тогда, - сказала она. - Не помню, что делала. Хотела какие-то следы оставить, ведь никто и не узнает, куда делась. Зачем?
Мамей вытащил тендер.
- О! Точно, я его где-то кинула.
- А где паровоз?- сказал Мамей. - Я за ним вона куда пришёл. Вы же обещали.
46
Тётя Грета покажет паровоз завтра. Вечер Мамей провёл в церкви.
-Ну что? – спросил дядя Георг. - Ещё хочешь вернуться?
-Да, - ответил Мамей. – Здесь здорово, но надо повидать маму и папу. Волнуются Схожу к тёте Грете, и поеду.
-И кто сказал, что ты сядешь на поезд? – спросил Георг.
Пора использовать свою Мысль.
-Если не пустите, не узнаете, кто сжёг ваши ворота в туннеле, - пожал плечами Мамей.
Дядя Георг оторопел.
-А ты… знаешь, кто?
-Я его видел, - сказал Мамей.
47
Вот так он и вернулся. Это называется «шантаж». Шантаж— это очень плохо. Никогда не занимайтесь шантажом!
В результате бесстыдного шантажа Мамей шёл домой по Генделя. Его вёл, крепко держа за руку, некий серьёзный дядя, которого надо называть Юрием Анатольевичем.
Около самого дома девчонки играли в классики. Одна из них бросилась к нему. Бибка!
-Мамей!! Где был?
-В лагере, - ответил Мамей.
-А я не умерла, не умерла, не умерла! - затараторила Бибка.
-Да, не повезло, - посочувствовал Мамей.
48
Встреча была бурной, со слезами.
-Как ваш сорванец оказался в пограничной зоне, почему его следы перепутались с чьими-то ещё… Всё это требовало времени для выяснения, - объяснял дядя Юрий.- возможно, его чем-то заразили, не тискайте его. Нам надо ещё с ним поговорить. Наедине.
Все пошли из комнаты.
-Я останусь, - твёрдо сказал папа.
Он и Юрий Анатольевич поглядели друг на друга.
-Нельзя, - сказал Василь Васильич.
-Мать, - сказал папа спокойно. – Принеси из коридора топор.
-Зачем? – донесся испуганный голос.
-Что-то захотелось дров поколоть, - ответил отец.
И он остался.
49
-Итак… -сказал нервно дядя Юра, - Итак… Кто это был? Ну? Говори?
-Я, - сказал Мамей. – Вы что, думаете я не умею костры разжигать?
Юрий Анатольевич схватился за голову.
-Подожди… Как? Маленький лгун! Мне передали, ты сказал, что видел его??
-Конечно, видел, - подтвердил Мамей. – Сто раз. В зеркале.
-Убил, - сказал дядя Юра.
-Честность – лучшая политика, - усмехнулся отец. Он начинал что-то подозревать.
-С другой стороны, какое счастье, - дядя Юра шумно выпустил воздух. – Мы-то боялись, что кто-то докопался… А это пацан. Ну да. Ты нашёл тендер в туннеле, а дальше были ворота... Но додуматься!
-Ещё была Шиндя и журналы, - сказал Мамей.
-Шиндя?- не понял он.
-Шишова Мария. Да, вы уверены, что этот пацан не страшнее? - заметил папа. - Может, всё-таки скажите, о чем речь?
-Как будто Вы не понимаете. Ну да, засекреченный город. Ваш сын случайно пробрался через ограждение. Оттуда назад хода нет, даже ребёнку.
-Вы его выпустили, потому что он обещал сказать что-то? – спросил папа.
-Да. Кто сжёг заграждение. Он сам и сжег.
-Гигант. Случайно, не про Ульманово речь?
&nb
