В спектакле «Сирано», который поставил в театре «Гешер» Римас Туминас есть очень много пластов и большой потенциал. То есть я думаю (уверена), что чем дальше, тем спектакль будет становиться лучше.
Скажу честно, Туминас, с его балтийским холодком, наверное, не совсем мой режиссер, и я осознаю, что не всегда его понимаю. С «Сирано» сложность ещё и в том, что это стихи. А их надо слушать на родном языке, поэтому так важны были переводы на русский Щепкиной-Куперник, Владимира Соловьева, в общем, отточенные строфы Ростана должны иметь достойный эквивалент. Понять и оценить поэтический перевод на иврит Дори Парнаса я не берусь. Мне сложно.
Многие считают «Сирано де Бержерак» не особо оригинальным творением в стиле романтизма, однако со временем стало ясно, как много в этой пьесе смыслов, слоев, какое поле для интерпретаций.
В «Сирано» режиссеры, следуя за Ростаном, подчеркивали и высвечивали каждый свое. В позднем СССР пьесу любили, потому что главным были наши боли, и значит судьба протестующего поэта становилась главной темой. Играли не столько Сирано, сколько Пастернака или, скажем, Высоцкого. Я помню интеллигента Тараторкина в роли Сирано. Это был, скорее пастернаковский Гамлет, чем мушкетер.
Сирано невозможно ставить сейчас «в лоб» – пьеса длинная, переполненная персонажами и рассуждениями. Романтическая мелодрама – это для мыльных опер. Социальный фон (Сирано – храбрый воин, в его полку проходит часть действия) Римаса Туминаса тоже не интересует. Он явно не из тех режиссеров, которые любят эзопов язык.
Его интересует другое. В его интерпретации Сирано – философ и поэт, режиссер не забывает также о том, что Ростан – автор утопического романа о полете на Луну и сын своего времени. Поэтому сцену посетили совсем необычные герои. Смешной и трогательный герой Чарли Чаплина, романтик и инженер Эйфель, чье творение оценили много лет спустя... основание его башни мы видим на сцене. А вот сверху посмотреть пока не можем. Дело будущего.
Война у режиссера не вызывает ничего, кроме презрения, сражение оборачивается катанием шариков по полу, знаменитый марш «Вперёд, гасконцы» исчез из пьесы, вот только смерть – реальна. Смерть «двойника», красавца Кристиана (Ави Азулай) приводит к другой трагедии – для Сирано нет надежды, он вынужден молчать о своем авторстве. «Слова мои, а кровь его».
Сирано в исполнении Шломи Бертонов – не забияка и бретёр, этого очень мало в спектакле. Он прежде всего страдающий поэт и философ, который, казалось бы, нашел прекрасную формулу, позволившую создать идеального возлюбленного. Красота одного, ум и острота другого... И это двойничество приводит к высокой трагедии человека непонятого, вечно в тени и в любви, и в творчестве (его тексты крадут другие). «Приятно быть самим собой. А притворяться – тягостно и сложно». И даже умирающего нелепо и смешно.
«А могло ли быть иначе?» – прочитала я в одном из критических разборов пьесы. Возможно, Сирано молчал 15 лет и открылся своей возлюбленной лишь перед смертью не только из чувства справедливости по отношению к молодому сопернику. («Он тоже вас любил, но выразить не мог», цитирую по памяти).
Сирано понимал, что его любовь не приведет ни к чему хорошему, он не создан для такого счастья. Ну, кто он? Протестующий Чацкий. Инопланетянин с луны. Фарятьев из другой пьесы. «Я только петь и умирать умею» (это уже Мандельштам).
Трагедия здесь неизбежна, и герой Сирано доходит до ее высот во втором действии спектакля. Но в интерпретации Туминаса, он и прощаясь с Роксаной, уже давно не с ней и не с нами. Луна волнует его гораздо больше.
И все же, для меня это спектакль о любви. О любви, которая у хорошего поэта вот такая, лунная ... Я не буду сейчас уходить в подробности сценографии и прочих деталей, спектакль только вышел, не хочу предвосхищать живое впечатление зрителя.
И спасибо театру за возможность подняться над реальностью. Хоть на пару часов.
Оригинал текста в Telegram-канале https://t.me/alla_bor_lin