Специфическая репутация

«Советский союз развалился, оставив неконкурентноспособные предприятия и растерянных людей, потерявших и работу и надежду на светлое будущее», — вот такой фразой начинается рассказ о нашем районе со «специфической репутацией».

Да, я видела из окна двоих, похожих на журналистов, потому, что одна была с микрофоном, а второй с большой фотокамерой. Тогда я подумала, что они снимают стену нашего дома, обезображенную ...Вот тут я запнулась. Назвать это граффити — нельзя. Так... испачканную красками из баллончиков. Оказалось, что они снимают репортаж о Новой Вильне — под заголовком...

Перед глазами стали возникать картинки из прошлого. Наш знаменитый бассейн, речка, парк с летучими мышами, праздник песни с известным тогда дирижёром, композитором и основателем хора «Вилия» Виктором Туровским на «замковке», куда ходили пешком всем районом, где потом бывали народные гулянья с «завтраками на траве». По всей дороге располагались будки с мороженым и соком, а не так, как сейчас — с пивом!

Я помню, когда он взмахивал руками воздух замирал от слияния голосов массы поющих людей. Им не нужны были микрофоны, потому, что это было живое пение, живых ещё людей. Даже казалось, что птицы вторят этому чистому и красивому пению. И мы выросли на этой музыке! И всегда ждали этот весенний праздник песни, предвкушая, что опять пойдём на любимую «замковку».

Да, у нас были заводы, на которых трудились наши люди. Заводы дымили своими трубами, но дышать было легко и мы не замечали, что воздух отравлен, как мы видим это теперь, когда от заводов остались полуразваленные монстры. В этом репортаже их назвали неконкурентноспособными. Да, ведь Союз развалили в 1991 году окончательно. Подумалось, а сколько этой девочке было тогда лет? Понимаю, что она не будет спрашивать ни у кого из тех, кто тогда, в те годы, был в сознательном возрасте, чтобы они рассказали ей про эти заводы и про то, что именно рабочие этих заводов получали зарплату, бóльшую, чем учителя и врачи.

Но вернёмся к нашим дням. А кто-нибудь знает, что у нас в Новой Вильне, нынче, на территории бывшего завода «Жальгирис» действует и успешно процветает завод по производству точной техники? Там, в нескольких цехах, идёт производство компонентов для спутников и приборов, для импорта в развитые страны. Стоят компьютерные станки, внутри которых идёт вытачивание деталей огромных размеров. А рядом река — Вильняле.

В те времена в реку спускали отходы производства, но несмотря на это она была чистая и вода прозрачная и мы в ней купались и плавали на надувных лодках. Иногда и захлёбывались этой водой, плавая, дурачась и играя в реке. И никто никогда не заболел так тяжело, как сейчас. А реку чистили солдаты, вытаскивая из неё тонны водорослей, укрепляли берега. Даже ледорез был под мостом, так как речка была глубокой и многоводной и в ней водились раки, которых ловил мой папа.

Мой папа, Леонид Павлович Рубцов, был врачом и работал терапевтом в поликлинике. Она располагалась на первом этаже по улице Парко 2. Тогда в этой же поликлинике работал знаменитый в те времена доктор Шейнин. Он был специалистом «ухо, горло, нос», как мы тогда называли. Я думаю, что ещё живы те, кто помнят этих двух врачей. Да, поликлиника занимала только первый этаж многоквартирного дома, но к врачам не надо было ждать очереди по три месяца и все были приняты в тот день, когда заболевали. А ещё врачи ходили по домам. Это называлось «на вызов». Больные гриппом люди не выходили из дома, а лежали в постелях и ждали своего ангела-хранителя, который выписывал лекарства от гриппа прямо на дому. Сейчас это всё, как из области фантастики. Папа полдня принимал в поликлинике, а потом ещё несколько часов — на вызова. Иногда к нам приходили и поздно вечером, прося помощи. И папа бежал.

Мы шли с папой втроём — я и сестра Оля. Вдруг услышали страшный крик возле поликлиники. Из-за угла на мальчика напала собака. Она рвала и кусала испуганного насмерть ребёнка, совсем озверев. Люди вырвали ребёнка из пасти сбесившегося пса, а тут папа... Он схватил мальчика и помчался в поликлинику. Мы с сестрой — за ним. Он — в хирургический кабинет, а мы остались в кабинете перевязочной, пока папа зашивал раны. Моя сестра, Оля, играла медицинскими инструментами, которые лежали в лотке, а я сидела на стульчике, как вдруг, я увидела искры вокруг неё. Даже не понимаю, как она сумела засунуть в электрическую розетку какую-то металлическую штуку, похожую на пинцет. Она успела обгореть до половины, пока я оттаскивала сестру от розетки.

Впоследствии этот удар током стал трагедией всей нашей семьи. Мальчика папа сумел спасти от потери крови, а вот сестру — нет. Папа ещё писал стихи. Он умер в том возрасте, когда человек взрослеет. Ему было столько же, сколько сейчас мне. Перед смертью он написал моей маме на память вот такие строки: « Я привык к головной твоей боли и к своей уже тоже привык. Но одна наша общая — Оля! Никогда не пройдёт — ни на миг!».

Да, это была другая история и другая цивилизация, которая населяла эту территорию, под названием «Новая Вильня». Но она навсегда останется моей Родиной. И каждая мелочь, даже та тропинка, на которой я потеряла свою любимую куклу, останется в моей памяти живой и неизменной, потому что это — ступенька моей жизни. А вы — попробуйте создать свои ступеньки и свою лестницу. Какой она будет длины?

Наталия Рубцова,

Вильнюс

21-11-2022

Facebook