Как мы делали Призрака Свободы - 1
Елисей Елизарович Дадон - придуманная мной личность, типа современного Козьмы Пруткова. Старый партиец, асс в области полового вопроса. Публикую еще кусочек его мемуаров.
В 72-м партия доверила мне встречу со старой революционеркой, буденновкой Александрой (партийная кличка «Шпет»), живущей в Париже. Саша Шпет обнаружилась в обществе Бунюэля, который тогда задумывал фильм, ставший «Призраком свободы».
«Как-то он заявил, что к коммунизму равнодушен из-за пуританства этой морали. Я возразила, что пылкая комсомольская 3,14зда также неотделима от жилистого пролетарского whoя, как серп от молота - прояснила Сашашпет. – Комсомолец может и должен удовлетворять половые потребности, а если комсомолка отказывает, она - мещанка. Секс – это стакан воды товарищу в жаркий полдень. Эти слова произвели такое впечатление, что он всюду меня таскает».
Вскоре я очутился на рауте рядом с Бунюэлем. Поднатасканный, я использовал и салфетку, и даже вилку. Гений кинематографа удивился:
«Гляжу, вполне вписались в буржуазный ленч?»
«Подумаешь, капиталистические условности! - хмыкнул я. - Нужно было бы торжественно снимать штаны и садиться всем на унитазы, а есть тайком, заперевшись в кабинетике – я бы не удивился».
Бунюэль побледнел, выхватил бумажку и стал строчить. Рождалась знаменитая сцена «Призрака свободы».
Шпет тут же ударилась в мозговой кавалерийский штурм.
«Унитазы – это детство, - хмыкнула она. – Хотите шока? Представьте, что вместо бокалов с вином, что разносят официанты, люди бы на рауте время от времени трахали один другого. Вино – удовольствие, почему же секс не предлагают? «Ощутите, какой аромат сицилийских виноградников» говорит гурман, почему же не «вот, только пощупайте, какая упругая корсиканская...»
«Опустим технические подробности – поторопился прервать полет фантазии Бунюэль. – Тут же какая-то мадам валится на диван, увлекая собеседника и продолжает рассуждать о проблемах высшего образования. Лежит, продолжая спич, и ещё пара господ, не отвлекаясь от горячего спора, добавляют. Как мимоходом берут бокал с подноса.»
«А кто-то захотел "чистой водички", пошел на кухню. Там кухарка с готовностью протягивает ему «стакан воды»… - прибавил я. – Прямо с разделочным ножом в руке».
«Да-да, - вскричал Бунюэль, - а заканчивается грандиозным скандалом: поймали в тёмной комнате господина, который тайком… пил "Кальвадос"!»
«Ай-ай-ай!А он выглядел таким приличным!» – подхватила Шпет.
«А из его кармана выпали развратные фотографии, которые он показывал дочерям хозяев», - ухмыльнулся я.
«Какие фотографии?» - не уловил мысль гений.
«Пирамид Хеопса!!!» – торжествующе подвёл я итог.
Бунюэль воспылал и снимал неделю без передыха. Сцена была шедевром. Отснято виртуозно – ни непристойного слова, ни сиськи в кадре. Ах, ...* (на снимке)! Как она роняла, лежа, с ногами на спинке дивана, о только что "выпитом бокальчике": "Ну вот, я же говорила. Не правда ли, редкостные ощущения, господин Симон? Не хотите ли ещё немного?" "Нет, спасибо. Вы абсолютно правы: изысканный букет. Подождите, найду, моего друга. Надо предложить Вас ему, он такого не пробовал."
Мне даже жаль, что затхлый мирок буржуазной Франции не был готов к подобному, и сцену заменили на унитазы. Но не это было самым большим ударом для Бунюэля, а то, что и первоначальную сцену в ночном придорожном отеле тоже пришлось переделывать.
Какая ж она была, если и в исковерканном виде – это вершина мирового кинематографа?
Елисей Елизарович Дадон
(Окончание следует)
