Ю.Б. Харитон – самый засекреченный и охраняемый учёный в СССР (Окончание)

В июле 1947 года в Саров прибыли первые 36 научных сотрудников и 35 инженерно-технических работников. Ещё через год это число выросло почти в 3 раза и, кроме того, на опытных заводах стали работать около 2000 рабочих, инженеров и техников.

       И теперь огромную роль сыграл тот факт, что по предложению и настоянию Харитона решением Спецкомитета была предусмотрена должность начальника КБ и что на эту должность был назначен П.М. Зернов. В годы войны Зернов проявил себя выдающимся руководителем производства танков и другого вооружения, стал генерал-майором танковой службы, заместителем наркома танковой промышленности. Надо отдать справедливость председателю Спецкомитета – лучшего организатора для КБ-11 трудно было найти. За пять лет его пребывания на посту начальника КБ-11 в Сарове было построено более 400 зданий и сооружений, в том числе жилые дома и общежития, ясли и детские сады, школы, больницы и аптеки, стадион и лыжная база, вплоть до театра. Большое внимание Зернов уделял обеспечению воскресного отдыха сотрудников, особенное внимание проявлял к молодежи и её нуждам.

       Благодарная память о его делах увековечена в Сарове в названии самой длинной и красивой улицы и парка культуры и отдыха. А основная его производственная деятельность была оценена двумя Звездами Героя Социалистического Труда и званиями Лауреата Ленинской и Государственных премий. После работы на «объекте» П.М. Зернов стал заместителем Министра среднего машиностроения (атомного министерства).

         А главным делом Харитона стала организация работы во всех лабораториях и отделах и координация их деятельности. Он был в курсе всех основных исследовательских и конструкторских работ до мельчайших деталей, знал на память сотни листов чертежей – все сотрудники поражались этому знанию и умению находить оптимальные решения спорных вопросов. КБ-11 стремительно развивалось. Одновременно шли работы по плутониевой бомбе (РДС-1) и по урановой бомбе (РДС-2). К лету 1949 года были не только разработаны их конструкции, но и испытаны модели этих «специальных реактивных двигателей». Испытания происходили в реальных условиях сброса макетов бомб с самолета с высоты 10 километров. Для этих испытаний был создан специальный аэродром (в Крыму, севернее Евпатории). Макет представлял собой точную конструкцию бомбы, но, конечно, без главной ядерной начинки, или, как писалось в документах, «без заправки топливом». Кстати, сами бомбы уже были готовы, а «топливо» запаздывало. Плутония нужно было 10 килограммов, а мощность первых заводов по его получению была всего лишь несколько граммов в сутки. Немногим больше была и производительность комбинатов по получению чистого изотопа урана-235.

      Впоследствии было много спекулятивных публикаций на тему о самостоятельности советских разработок бомб. В 1984 году сам Харитон в первом же интервью после начала рассекречивания истории Атомного проекта сказал, что были некоторые материалы разведки и, главное, очень важные материалы, переданные СССР одним из создателей американской бомбы Клаусом Фуксом. Но Харитон тогда умолчал о той гигантской научно-исследовательской и инженерно-конструкторской работе, которая была необходимой для воплощения американской идеи в жизнь. А главное, РДС-2, урановая бомба, была полностью разработкой КБ-11. И все последующие конструкции бомб, включая и водородные бомбы, были полностью самостоятельными.

Думается, что Харитон специально умалял роль сверхсекретного тогда КБ-11 и свою собственную роль в создании атомного оружия. Через 10 лет, когда завеса секретности сильно уменьшилась, Харитон в письме американским физикам уже совсем по-другому оценивал значение некоторых американских данных. Важнее было знать не что-то по конструкции бомбы, а о тех усилиях и достижениях, которые были сделаны в США для получения изотопов урана и плутония. Именно знание этих вопросов помогло, по словам И.В. Курчатова, сэкономить не меньше года работы по созданию бомбы.

     В 1948 году академику И.Е.Тамму было поручено начать теоретическую разработку идеи водородной бомбы. Он привлек к этой работе своего аспиранта А.Д.Сахарова, и после защиты им диссертации Тамм и Сахаров уже в КБ-11 возглавили отдел по разработке сверхбомбы. Её первый вариант имел индекс РДС-6 и был испытан в 1953 году. А.Д.Сахаров вскоре стал главным теоретиком проблемы (наравне с Я.Б.Зельдовичем) и оставался им в течение 20 лет. Но Харитон, как главный конструктор и главный научный руководитель КБ-11, участвовал и в этой проблеме.

       Важнейшей частью работы Харитона стало курирование изготовления бомб на заводах № 1 и № 2, построенных на общей территории с КБ-11. Ещё в 1947 году Харитон поставил вопрос о строительстве и сооружении специального полигона для полноценных испытаний изделий РДС, «заряженных топливом», т.е. настоящих атомных бомб. Он участвовал и в выборе места для этого полигона, и в руководстве созданием всей измерительной аппаратуры для определения параметров взрыва. И, конечно, в подготовке самих испытаний и их осуществлении. Он подписывал и протоколы подготовки, и решения о проведении испытаний, и отчёты о проведении и о результатах испытаний. Причём не только подписывал, а глубоко вникал и делал выводы для совершенствования конструкций. И хотя эти испытания проходили очень далеко от Сарова (на семипалатинском и новозе- мельском полигонах), именно в Сарове недавно открыли памятник-стелу «Испытателям ядерного оружия».

          Но вскоре стало стремительно возрастать количество правительственных заданий на разработку разнообразных вариантов ядерного оружия. Возможностей КБ-11 уже не хватало. И было решено создать второй центр конструирования атомных и водородных бомб – КБ-1011. Харитон отпустил для руководства этим центром своего самого близкого помощника и первого заместителя Кирилла Ивановича Щелкина, ставшего главным конструктором и научным руководителем нового КБ, и одного из самых талантливых молодых сотрудников Евгения Ивановича Забабахина, который после ухода Щелкина заменил его на ответственном посту руководителя КБ-1011.

        Между двумя КБ не было вражды, их соперничество всегда оказывалось полезным для дела. А первая «настоящая» водородная бомба, РДС-37, с тротиловым эквивалентом 1,6 мегатонн была совместным «детищем» Сахарова и Забабахина, Харитона и Щелкина. Впоследствии КБ-11 специализировалось на бомбах для ракет, а КБ-1011 – на «изделиях» с другими способами «доставки».

      Для дислокации КБ-1011 была выбрана глухая красивейшая местность в Челябинской области. Официальным названием этого КБ стало «Челябинск-70». Говорят, что однажды во время совещания начальник КБ, посмотрев в окно на зимний пейзаж, сказал: «Какая красота! Настоящий снежинск!». Сегодня – это закрытый наукоград Снежинск, в котором находится Российский федеральный ядерный центр – Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики.

     Харитон работал каждый день с 8 утра до 10 вечера, иногда и по воскресеньям, а по субботам – всегда, временами и до полуночи. И обязательно – в дороге. Он считал дорожное время самым продуктивным для работы, поскольку средством передвижения был не самолет, а поезд (самолетом не разрешалось летать). Для него (как и для Курчатова) были оборудованы специальные вагоны (с организованным горячим питанием – ведь дорога занимала до 10 часов). Выделение специальных вагонов обосновывалось созданием условий для работы. Когда у Харитона был попутчик (например, И.В. Курчатов или ещё кто- либо из руководства), он просил не мешать ему работать, а «для компании» с удовольствием полчасика отдыхал, затевая со спутником интересную беседу о книгах или об искусстве.

      Харитону хотелось обсудить с Курчатовым важный вопрос о создании и подготовке к испытаниям бомбы с тротиловым эквивалентом до ста миллионов тонн. Такое количество тротила заняло бы при перевозке общую длину железнодорожных составов, большую длины земного экватора. После испытания (с тротиловым эквивалентом 58 мегатонн) появилось полуофициальное название этого «изделия» – царь-бомба. Харитон в душе был против создания такого страшного оружия, способного уничтожить целиком небольшую страну. И он знал, что Курчатов тоже был против.

       Харитона с Курчатовым связывали не только служебные отношения. Они стали большими друзьями ещё в 30-е годы. Поэтому он ещё раз хотел обсудить проблему с Курчатовым, прежде чем поставить свою подпись под решением научно-технического совета Министерства среднего машиностроения о создании этой бомбы. Но Курчатов был под Москвой в санатории после очередного сердечного приступа.

           7 февраля 1960 года Харитон приехал в этот санаторий. Погожим зимним днём на скамейке в санаторском саду они стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Увлекшийся разговором Харитон не сразу обратил внимания на то, что Курчатов склонил голову ему на плечо. На самом деле это был конец – сердце Игоря Васильевича остановилось. И стоявшие неподалеку охранники, и санаторские врачи ничего не смогли сделать. А было воскресенье. И запоздало прибывшая бригада лучших врачей-кардиологов уже не смогла запустить сердце вновь. Харитон, будучи рядом, потерял своего лучшего друга.

    У нескольких руководителей Атомного проекта была установлена круглосуточная охрана. У Курчатова и Харитона вначале было по три человека, дежуривших посменно. Это были ответственные работники комитета государственной безопасности в немалом чине. Официально они назывались секретарями-помощниками. Они должны были быть рядом с охраняемым «объектом» на всех секретнейших заседаниях (в приемной) и следовать за ним даже на секретных объектах – в Сарове или на семипалатинском полигоне. Эта охрана существовала больше 20 лет и отменена была только в 1968 году.

Царь-бомба, разработанная и сконструированная конструкторскими бюро Сарова и Снежинска, была испытана 30 октября 1961 года. Это был апогей гонки ядерных вооружений. В музее ядерного оружия в Сарове есть модель царь-бомбы, в точности копирующая её внешний вид. А в Снежинске есть оригинальный памятник – на постаменте находится двухметрового диаметра раскрашенный шар, изображающий земной глобус. Глобусная раскраска означает опасность для всего земного шара.

        В течение почти 30 лет после завершения первого этапа создания ядерного оружия (водородная бомба РДС-37, 1955 г.) работа Харитона продолжалась, на первый взгляд, довольно однообразно. Главным стало уменьшение веса бомб, предназначенных для ракет. Некоторым разнообразием отличались конструкции бомб для мирного хозяйственного использования. В Советском Союзе было проведено 114 мирных подземных ядерных взрывов, и во всех этих взрывах Харитон принимал непосредственное участие.

      Большим потрясением для Харитона было прекращение работы на объекте академика А.Д. Сахарова в связи с изменением его жизненной позиции по отношению к принципиальным политическим проблемам. У Харитона на первом месте всегда стояли безопасность Родины и страсть к науке. Он никогда не участвовал в политических спорах, но и не препятствовал этим спорам. В 1956 году, в пятидесятидвухлетнем возрасте он вступил в партию.

    Шесть раз подряд, начиная с 1950 года, Харитон избирался депутатом Верховного Совета СССР. Он очень серьезно относился к обязанностям депутата. Во время избирательных кампаний он считался научным сотрудником Института химической физики АН СССР. Харитон старался выполнять порученное ему государством дело так же внимательно и активно, как и всё, что он делал. Несколько раз он поддерживал выступления учёных по поводу недостойной деятельности Т.Д. Лысенко и группы философов, считавших теорию относительности и квантовую механику неправильными («буржуазными») науками. Ю.Б. Харитон (как и И.В. Курчатов) трижды получал высшую государственную премию первой степени.

        Официально такой премии не было. Но существовало совершенно секретное постановление правительства от 21 марта 1946 года, ещё задолго до первого испытания атомной бомбы, устанавливающее подробные правила награждения по Атомному проекту. Премии были пяти степеней. Первая премия – звание Героя Социалистического Труда, лауреата Сталинской премии первой степени, награждение одним миллионом рублей, особняком или большой квартирой в городе жилплощадью 200 м2 и дачей со всей обстановкой, автомашиной, освобождением от платы за обучение детей и бесплатным проездом всех членов семьи на всех видах транспорта. Вторая премия – такая же, как первая, но денежное вознаграждение меньше (700 тысяч рублей) и нет городской квартиры. Соответственно уменьшались денежное вознаграждение и достоинство званий для третьей, четвертой и пятой премии. Но оставались бесплатное обучение детей и бесплатный проезд. Все работники, участвующие в Атомном проекте, получали заработную плату в полтора-два раза больше, чем работники соответствующих должностей в других отраслях промышленности и науки. Все получаемые денежные вознаграждения Харитон перечислял медицинским учреждениям Горьковской области.

       После первого испытания бомбы 29 августа 1949 года по указу Верховного Совета СССР с грифом «не подлежит опубликованию» 36 человек получили звание Героя Социалистического Труда, 260 человек были награждены орденом Ленина, 496 человек – орденом Трудового Красного Знамени, 52 человека – орденом Знак Почета и свыше 2000 человек – медалями. Большинство награжденных – это работники только что родившейся атомной промышленности, рабочие, техники и инженеры. Эти цифры свидетельствуют об огромном масштабе, который уже приняла атомная промышленность. И о том значении, которое придавало ей руководство страны.

    Ю.Б. Харитон был крайне скромным человеком. Свои три Звезды Героя он надевал только в самых официальных случаях Он иногда находил возможность общаться с интересными для него людьми в неофициальной обстановке, когда эти люди и не подозревали о его работе. Так, например, у него был хороший знакомый, который обладал способностью предугадывать погоду по народным приметам и собственным наблюдениям. Они много общались по поводу погодных прогнозов, и этот умелец был уверен, что его милейший знакомый Юлий Борисович работает в сельском хозяйстве, где важны прогнозы погоды, и только удивлялся, что всегда в их встречах участвует молчаливый «племянник», как его представлял Харитон, не имевший права на личные встречи с людьми, не относящимися к «проекту» (не считая, конечно, родных и близких). А интерес Харитона к прогнозам погоды объяснялся важностью прогнозов для назначения дат испытаний «изделий». Официальные прогнозы в те годы часто оказывались неверными.

     Сам Харитон никогда не рассказывал об этом своем знакомом. О нём поведал в своих воспоминаниях один из его охранников. А вот ещё один пример из этих воспоминаний. При заполнении какой-то анкеты (в связи с выборами в Верховный Совет) Харитону надо было ответить на вопрос о его воинском звании. Он знал, что какое-то звание ему присваивали, но не знал, какое именно, и решил сходить в военкомат по месту жительства и узнать о своем звании.

     Конечно, ему пришлось идти с охранником, которому он не разрешал говорить о своем статусе. И охранник рассказывает в воспоминаниях, как Харитон сидел около какого-то кабинета и смиренно ждал, когда его изволит принять некий капитан. Харитон не выделялся высоким ростом и узнать его всегда было возможно по несколько оттопыренным ушам. Он в своем тёмном берете, из-под которого только уши торчат, ожидал минут десять-пятнадцать. А потом всё же постучался в кабинет и спросил: " Мне бы вот только узнать, состою ли я на учёте и в каком звании..."

     Капитан очень ответственно отшил посетителя: "Ну, вам же сказали, надо подождать. Что не понятного?"

     Харитон остался за дверью терпеливо ждать.

Наконец, этот капитан пошёл в архивы узнать звание «какого-то Ю.Б. Харитона», а вернувшись, трясясь от страха, сказал: «Вы – генерал-полковник».

Память о Харитоне сохраняется в науке не только в области использования ядерной энергии. В последние двадцать лет его жизни бывшее атомное «конструкторское бюро» превратилось под его руководством в крупный научный центр современной физики мирового значения. В нем традиционно развиваются работы, основы которых были заложены Юлием Борисовичем Харитоном, – получение и применение сверхсильных магнитных полей и сверхмощных лазеров для термоядерного синтеза, устройство ядерных реакторов и ускорителей импульсного типа, изучение свойств веществ при огромных давлениях и многое другое, что было связано с теми давлениями и температурами, которые возникали при ядерных взрывах.

Награды и премии

• трижды Герой Социалистического Труда (29.10.1949; 08.12.1951; 04.01.1954)

• шесть орденов Ленина (29.10.1949; 11.09.1956; 07.03.1962; 27.02.1964; 26.02.1974; 24.02.1984)

• Сталинская премия первой степени (29.10.1949) — главный конструктор и научный руководитель КБ-11. Главный конструктор атомной бомбы

• Сталинская премия первой степени (6.12.1951) — за разработку конструкции изделий РДС с уменьшенным весом и разработку конструкции с составным зарядом

• Сталинская премия первой степени (31.12.1953) — за научно-техническое руководство созданием изделий РДС-6с, РДС-4 и РДС-5

• Ленинская премия (7.09.1956)

• орден Красной Звезды (24.09.1944)

• орден Трудового Красного Знамени (10.06.1945)

• орден Октябрьской Революции (26.04.1971)

• Золотая медаль имени И. В. Курчатова (1974)

• Большая золотая медаль имени М. В. Ломоносова (1982)

• другие медали, в частности «За обо¬рону Ленин¬града».

Харитон – Оппенгеймер советского проекта.

      Давид Хэллоуэй, профессор политологии Стэнфордского университета США, историка науки, несколько лет жизни посвятил истории появления ядерного оружия и, в частности, в 1994 году издал книгу «Сталин и бомба». В одном из очерков («В поисках Харитона») Хэллоуэй рассказывает о своих встречах и беседах с А.Д. Сахаровым и Ю.Б. Харитоном. В 1987 году Сахаров сказал ему о Харитоне только то, что «Харитон – Оппенгеймер советского проекта».

Хэллоуэй три раза встречался с Харитоном. Последняя встреча в 1992 году состоялась, хотя это кажется и невероятным, в Сарове, ещё недавно сверхзасекреченном городе.

В длительных беседах обсуждалась история американского атомного проекта. Выяснилось, что Харитон хорошо знал, кто такой Оппенгеймер. «Тогда у меня возникла идея сравнения этих людей», – пишет Хэллоуэй. Тем более, что через два с половиной года и сам Харитон начал с этого сравнения свое письмо Мемориальному комитету Джулиуса Роберта Оппенгеймера, который пригласил Харитона принять участие в мероприятиях, посвященных памяти Оппенгеймера (девяностолетию со дня рождения). Харитон сожалел, что не смог из-за болезненного состояния принять это приглашение, и послал письмо.

      Для сборника, посвященного памяти Харитона, Хэллоуэй написал очерк «Оппенгеймер и Харитон: Параллели жизни».

          Главная параллель – в том, что они оба были первыми руководителями первых ядерных оружейных центров своих стран. Но есть и несколько совпадений, которые отметил сам Харитон и назвал их «забавными». Это совпадение возрастов – Оппенгеймер младше всего на 2 месяца и 11 дней; совпадение имён – Юлиус и Юлий; привитый в детстве в семье (от матерей) интерес к искусству и литературе; почти одновременная работа в Кавендишской лаборатории у Резерфорда в Кембридже. И совсем забавное совпадение – неподалеку от Сарова была деревенька Аламасово (жителей которой пришлось переселить в другое место). А ведь аналогом саровского КБ-11 была лаборатория в городке Лос- Аламос, что вполне созвучно названию деревни Аламасово. Можно добавить – оба почти в одно и то же время защитили диссертации, имеющие отношение скорее к химии, чем к физике. Оба одновременно (в 1939 году) всерьез заинтересовались ядерной физикой и взаимодействием урана с нейтронами и с разницей в два года стали фактическими создателями центров конструирования ядерного оружия в США и в СССР. Оба они присутствовали на первых опытных испытаниях своих «изделий».

       16 июля 1945 года в пустынной местности штата Нью-Мексико, в нескольких десятков километров от города Аламагордо в 5 часов 10 минут утра Оппенгеймер включил аппарат проверки всех электрических систем испытательного полигона и автоматической подачи сигнала на бомбу. В 5.30 произошёл взрыв. Сначала наступило почти полное молчание озаренных вспышкой света «ярче тысячи солнц» наблюдателей в 9 км от башни 30-метровой высоты, на которой был накануне установлено изделие лаборатории Оппенгеймера. Оно получило кодовое название gadget, что переводилось на русский, как штучка. Тротиловый эквивалент этой плутониевой бомбы был определен в 21 килотонну. Сам Оппенгеймер описал свою реакцию как ошеломление. И у всех наблюдателей было чувство наступления для человечества новой эпохи – атомной эры.

        29 августа 1949 года в пустынной местности в 170 км от Семипалатинска (ныне – казахстанский город Семей) в 6 часов 48 минут был включен аппарат управления подрывом и в 7.00 произошел взрыв «изделия РДС-1» на 37-метровой башне. Это была плутониевая ядерная бомба, её тротиловый эквивалент – 22 килотонны. Включение автомата на подрыв, «нажатие кнопки», по указанию Харитона произвёл конструктор этого управляющего автомата Сергей Львович Давыдов. Харитон никогда не говорил, что он почувствовал, когда произошёл взрыв. Думается, что, как и у всех наблюдателей, прежде всего пришло глубокое чувство избавления от надвигающейся опасности уничтожения страны страшным американским ядерным оружием. И, конечно, чувство удовлетворения и гордости за выполнение невероятно трудной работы. Много лет спустя он говорил своему внуку, что на сто процентов был уверен в успехе.

Все присутствовавшие знали, что, кроме испытанной бомбы РДС-1, в их родном КБ-11 уже существуют урановые бомбы РДС-2, более мощные и более легкие, чем американские аналоги. Именно тогда и родилось крылатое выражение «перехаритонить Оппенгеймера».

    После сбросов ядерных бомб на Хиросиму и Нагасаки Оппенгеймер получил сначала всеамериканскую, а потом и всемирную известность как «отец атомной бомбы». Харитон был настолько засекречен, что долгие годы (до 1984 года) его имя вообще не упоминалось и ещё 20 лет упоминалось очень редко. Слава пришла к нему посмертно.

          Оппенгеймер некоторое время был под подозрением в несохранении секретности во время атомных работ. И действительно, ведь наиболее важные сведения об американской бомбе, которые ускорили создание советской бомбы, были получены от Клауса Фукса, одного из ближайших коллег Оппенгеймера. Были и другие подозрения, связанные с его довоенным политическим мировоззрением. В результате рассмотрения этих вопросов в комиссии ФБР Оппенгеймер в 1954 году был лишён допуска к секретным работам и мог заниматься только чистой физикой на посту директора Принстонского института перспективных исследований.

       Оппенгеймер был оправдан в 1963 году (в президентство Дж. Кеннеди). Тем не менее, всё это наложило серьёзную добавочную травму на его психическое состояние. Он не нуждался в любви коллег. «Физика мне нужнее друзей», – сказал он однажды своему брату.

        Последние годы Оппенгеймер провел в уединенной жизни на океанском берегу бухты маленького малообитаемого американского островка Карибского моря Сент- Джон. С ним была его жена и иногда приезжала дочь. Раз в год его навещали несколько коллег-физиков. Правда, условия жизни вовсе не были похожи на робинзоновскую эпопею. В спроектированном им самим домике была одна огромная комната с тремя стенами (в дождливые и ветреные дни четвертую стену заменял кожаный занавес) и видом на океан. Был и собственный генератор, и вся кухонная техника, и автомобиль для поездок за продуктами, и по заказу самое лучшее шампанское. Был потрясающей красоты горный пейзаж, и круглый год – лето без изнуряющей жары, и музыка. Рай, да и только. Но всё равно не было душевного равновесия и, главное, здоровья. Оппенгеймер всю жизнь курил, и курил почти беспрерывно, результат – неоперабельный рак горла.

          Оппенгеймер и Харитон очень различались как личности. Например, Харитон никогда не курил. Его семейная жизнь могла служить недостижимым эталоном для окружающих. Так называемой «личной» жизни, кроме семейной, у него никогда не было.

               Харитон никогда не раскрывал свою душу ни перед коллегами, ни перед близкими и родными, он всё главное хранил в себе. Последние пять лет его жизни совпали с драматическими событиями в стране. Из-за болезней он уже не мог вплотную заниматься работой. И он не мог отстраниться от размышлений о том, что же произошло с его страной, служению которой он отдал всю свою жизнь и весь свой талант любви к науке и к людям.

В 1995 году в письме к американским физикам-атомщикам он писал:

«Сознавая свою причастность к замечательным научным и инженерным свершениям, приведшим к овладению человечеством практически неисчерпаемым источником энергии, сегодня, в более чем зрелом возрасте, я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома – Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идут после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего».

Рассказывают, что…

• Ю.Б. Харитон был самым засекреченным и охраняемым учёным в СССР. Рассекречивание его имени происходило одновременно с рассекречиванием советского атомного проекта. Впервые в открытой печати имя Харитона прозвучало в газете «Правда» 26 января 1983 года в редакционной статье, посвященной сорокалетию атомного проекта: «Особо важное государственное и научное значение имеют работы академика Юлия Борисовича Харитона в области атомной энергии и ядерной технологии, проложившие новые направления и пути для экспериментальных и теоретических исследований в области явлений, представляющих исключительный интерес».

        Прошёл год, и в академическом журнале «Успехи физических наук» (№2, 1984 г.) появилась статья о Харитоне в связи с его восьмидесятилетием. Это было исключительное событие – статья была подписана девятью академиками, в том числе президентом АН СССР, и тремя российскими Нобелевскими лауреатами. В статье впервые было сказано, что в 1943 году И.В. Курчатов привлек Харитона к участию в исследованиях «по урановой проблеме». Это однозначно означало – к работе по атомной бомбе. В статье обрисованы и личные качества Харитона: «Он исключительно скромен, демократичен, но эта демократичность не противоречит твердому, целеустремленному и успешному руководству работами огромного масштаба». И далее: «Он бесконечно добр – всегда готов оказать помощь нуждающимся в ней. Он интересный собеседник, прекрасный рассказчик и внимательный слушатель. Общение с Юлием Борисовичем доставляет необычайную радость, обсуждение с ним физических проблем, а также и вопросов, связанных с искусством и литературой, стимулирует мысль, расширяет горизонты его собеседников. Он глубоко чувствует и прекрасно знает поэзию и прозу. Он остро чувствует красоту природы во время долгих пеших прогулок. Она является для него неиссякаемым источником наслаждения и вдохновения, дополняющих живопись и музыку».

• И.Е. Тамм, академик, Нобелевский лауреат: «Редкое сочетание трех качеств – высокоталантливо одаренный учёный, руководитель и организатор, сочетающий широту горизонта с проникновением,

предвидением и вниманием к деталям дела… Человеческие качества: личное обаяние, душевная чистота (это не преувеличение, а, скорее, очень сдержанное проявление моих чувств), полное отсутствие внимания к себе».

• Я.Б. Зельдович, академик, начальник теоретического отдела КБ-11: «Мировой лидер науки о взрыве и детонации. Возглавляет работы по тщательному количественному, теоретическому и экспериментальному изучению взрыва и детонации. В трудной области с дорогостоящим экспериментом почти не знает неудач и срывов. Благородство и кристальная моральная чистота».

• В.Е.Фортов, академик, вице-президент и президент РАН: «Он взял на себя грандиозную ответственность, пожертвовав, по существу, своей персональной научной карьерой. Его статей после 1940 года не появлялось в научных журналах. А ведь он был учёный высочайшей научной квалификации, человек нобелевского класса. Мудрый, скромный и великий человек, проживший такую долгую и неспокойную жизнь и столь много сделавший для нашей Родины».

• А.А. Бриш, главный конструктор ядерных боеприпасов ВНИИ автоматики: «Годы работы в КБ-11, когда складывался новый коллектив, обстановка творчества, которую создавал Юлий Борисович, были незабываемы и на всю жизнь сохранились в памяти как лучшие годы жизни».

• В.С. Пинаев, главный научный сотрудник ВНИИ экспериментальной физики: «Он демократично и непринужденно давал указания и поручения, каждый считал за честь выполнить его поручение. Дело было в нём самом, в его житейской мудрости, высокой компетентности, полной самоотдаче, внимательном и уважительном отношении к чужому мнению».

• А.И Павловский, академик, заместитель главного конструктора КБ-11: «Человек богатейшей внутренней культуры, прекрасно чувствующий литературу, музыку, живопись. В этой области у него столь же высокая точность и наблюдательность, как и в физике».

• А.М. Шальников, академик, главный научный сотрудник Института физических проблем РАН: «Харитон – удивительный человек. Его единственный недостаток – в том, что у него нет недостатков. Работает столько, сколько нормальные люди не могут работать. Харитон – фантастически аккуратный человек. Всегда ровный, спокойный, он все неприятности прячет внутри себя. Это хорошо для окружающих, но плохо для него самого».

• А вот что сказал о Харитоне его антипод (в буквальном и переносном смыслах) Эдвард Теллер, создатель американского термоядерного оружия. В письме в Министерство энергетики США (именно этому органу подчинены все организации и комиссии США по использованию ядерной энергии в мирных и военных целях) в 1995 году он обратился с предложением о присуждении Харитону премии Ферми, одной из самых престижных американских научных наград, и предложил такую формулировку награждения: «…. за оригинальный изначальный вклад в концептуальное и теоретическое обоснование получения энергии атомного ядра, за весомый личный вклад в осуществление прикладных разработок в области ядерной энергии для мирных и военных целей в исключительно сложных условиях и за полувековое высокоэффективное техническое руководство научными исследованиями и прикладными разработками, включая независимое создание термоядерных взрывчатых веществ».

• Приветствие в день шестидесятилетия, которое от имени всех сотрудников руководимого Харитоном теоретического отдела КБ-11 произнёс академик А.Д. Сахаров: «…Теоретики – народ шумный, единодушие по какому-нибудь вопросу у них редкость, но величайшее уважение, переходящее в изумление, к Вашему труду, к Вашему мнению объединяет нас так же, как и всех работников нашего коллектива. Мы всегда чувствуем за Вашим высказыванием глубокое стремление к истине, внутреннюю правдивость и честность, уважение к мнению всех участников обсуждения. Особенно близка теоретикам широта Ваших научных взглядов, Ваше настойчивое требование знать в 10 раз больше, чем нужно для непосредственного истолкования. Вы всегда стремитесь к большим и важным задачам, никогда не ограничиваете свою долю ответственности местными рамками, в любом вопросе исходя из широких государственных интересов. Но у Вас при этом остается огромный запас внимания к живым людям, которые Вас окружают и с Вами работают, остается полный запас общечеловеческих интересов и увлечений. Все это заставляет нас видеть в Вас не только глубокоуважаемого руководителя, но и дорогого друга и старшего товарища».