Под счастливой звездой

Когда слушаешь художника Юриса Балтрунаса, то может сложиться впечатление, что вся его жизнь – это сплошной праздник в мире красок и холстов. На разного рода оговорках и необязательных, на его взгляд, уточнениях он старается не акцентировать внимание собеседника. Мол, всё это мелочи, недостойные серьёзного повествования о долгой и весьма богатой на события жизни живописца.

Возможно, что своеобразным мерилом для Юриса Балтрунаса, истинной шкалой всех ценностей стала война, которую он встретил в 18 лет. Те трагедии, свидетелем которых ему довелось стать в те далёкие годы.

Однако ему больше хочется говорить о своём мире. Благо, ему повезло, и война не отобрала его у Юриса, а Юриса – у нас.

Художником я стал, можно сказать, случайно, - вспоминает Ю.Балтрунас, которому на прошлой неделе исполнилось 87 лет. – Родился я в Ленинграде, а когда мне было 10 лет, по инициативе С.М.Кирова для детей в городе создали Школу юных дарований при Всероссийской академии художеств. Специальная комиссия, производившая отбор среди претендентов, ознакомилась с моими работами и зачислила меня в число учащихся этого заведения. Но мама была против того, чтобы я в 10 лет каждый день ездил через весь город – полтора часа на трамвае в один конец! И когда мне пришло официальное письмо с приглашением учиться, она скрыла его от меня. И я несколько месяцев не знал, что бессовестно прогуливаю занятия в той школе, обучаясь в обычной. И только потом мне как-то попалось письмо со «сто первым китайским предупреждением», что если я по-прежнему не буду посещать занятия в школе для юных художников, меня отчислят. На следующее утро, не сказав маме ни слова, я отправился туда. Вот так, тайком, я и проучился несколько месяцев (пока в новой школе не появились общеобразовательные предметы), объясняя маме, что в моей школе просто расписание поменялось. Так мне хотелось рисовать!

Юрис - а такое имя сыну выходца из Литвы было дано в честь лучшего папиного друга, эстонца - на лету схватывал премудрости живописи и вскоре догнал и перегнал своих одноклассников, у которых за плечами был гораздо больший опыт рисования.

Жизнь казалась яркой и праздничной, как разукрашенный в мае главный городской проспект, по которому ты несёшься к исполнению своей самой сокровенной мечты – стать настоящим, знаменитым художником.

Возможно, так бы оно и было. Тем более что Ю.Балтрунас после успешного окончания Школы юных дарований был зачислен в Академию художеств. Но было это в 1941-м.

Юрис два месяца отучился («Какая там учёба! Сплошные тревоги!») в академии, когда пришла повестка о призыве в армию.

Поскольку я уже имел какое-то отношение к высшему образованию, то меня в числе прочих «интеллектуалов» отобрали для службы на торпедных катерах, - вспоминает Юрис с обычным для него смешком. Как будто и собеседнику предлагает вместе с ним с юмором отнестись к создавшейся ситуации. – Так я стал мотористом. Это был отряд особых катеров. Они были алюминиевые, работали на чистом спирте! Первый наш поход был удачным: вернулись все. А во втором один катер мы потеряли. Вскоре залив сковало льдом, и стали наши катера на прикол. После этого отправили меня в морскую пехоту, на Невский пятачок.

Сегодня к этим словам Юриса многие, вполне возможно, отнесутся довольно равнодушно. Поскольку не знают, какой это был ад зимой 1941-1942 годов. Но Юрис явно не горит желанием рассказывать о том, что он пережил. Упоминает лишь о том, как ему доверили отделение пулемётчиков. И добавляет, посмеиваясь: «Наверное, просто не разобрались из-за моих морских нашивок, что я за командир». И за этим смешком, наверное, должно было бы спрятаться то, что атаковать им пришлось сплошную стену из бетона – ГЭС и что в живых осталось после этой атаки всего лишь несколько человек из нескольких сотен. Юрису повезло, он не был даже ранен. Так, по крайней мере, он говорит сегодня.

Когда же он вместе с выжившими лежал в одной из промёрзших земляных нор и рисовал в своём небольшом альбоме («Я всегда рисовал, всю войну»), его увидел один из сапёров. Оказалось, что у него с ним есть общие знакомые – будущие художники (а подарила ли судьба им это будущее?). И предложил сапёр пойти служить в их часть. Так Юрис стал сапёром. В те же дни родителям было отправлено извещение, что их сын пал смертью храбрых. И долгих два года он не мог им сообщить, что это не так: не знал их нового адреса. И лишь снимок в газете спустя два года исправил это страшное недоразумение.

Служба в сапёрных частях также, если верить Юрису, не была ему особенно в тягость. Вот только потом, когда пришло время переформирования, как замечает художник мимоходом, мало кто из старых солдат остался в списках.

Двое суток мы шли к месту своего нового назначения, - вспоминает Ю.Балтрунас. – Вот тогда я впервые на себе испытал, что значит спать во время ходьбы. Идёшь и спишь. А когда пришли на Карельский перешеек, то в первую же ночь наших часовых вырезали финны.

За свою воинскую «карьеру» Юрису Балтрунасу довелось побывать и художником при дивизионной газете, и специалистом радиодела, и командиром метеослужбы. И всякий раз, по его словам, ему везло на встречи с хорошими людьми, с которыми и служба была не в тягость.

Были, конечно, отдельные «недостатки», которые, по мнению Юриса, сегодня без улыбки вспоминать нельзя. Вот, например, когда он был художником газеты, то никакого специального инструмента не было. Приходилось рисовать солдат в окопах на передовой, а потом обломками лезвий вырезать из линолеума эти же портреты, чтобы их можно было напечатать в газете.

Все руки были изрезаны этими обломками лезвий. Целым ведь не так удобно работать, - улыбается Юрис. И за кадром остаётся то, что портрет, сделанный Юрисом, - это, вполне возможно, всё, что осталось от того солдата. А сегодня где-то живут его потомки, если ему повезло и он успел кого-то оставить после себя. И им, будем надеяться, дорога память о солдате.

Вместо этого Юрис, считая, что другой пример будет интереснее, рассказывает, как он отправил свои рисунки на свою первую персональную выставку (в 20 то лет!), а они потом под чужим именем попали в Академию имени Грекова. Это его «помощник», художник-самоучка, постарался: видел, что работы Юриса гораздо сильнее, вот и выдал их за свои. И приняли самозванца в престижный вуз, вот только продержался он там недолго.

Многое из своей жизни времён Великой Отечественной может рассказать Юрис. Например, о том, что пришлось ему создавать диораму вражеского переднего края, которая нужна была при подготовке наступления. Больше месяца ползал он по передовой. Подчинялся он на тот момент одному офицеру, который просидел всё это время при штабе, а после выполнения задания был награждён орденом Красного Знамени. Начштаба тогда «успокоил» молодого художника: мол, не всё в его силах, но двухнедельный отпуск в санатории он постарается ему обеспечить. Впрочем, Юрис ни тогда, ни сегодня не переживает по этому поводу. Это же всё мелочи по сравнению с возможностью творить, рисовать.

Хотя, как признаётся сам Ю.Балтрунас, его увлечение живописью порой становилось самым настоящим оружием.

Когда мы стояли на Карельском перешейке, то иной раз я рисовал карикатуры, которые выставлялись на передовой, - вспоминает художник. – Рисовал на фанере, но такие щиты финны быстро разбивали снарядами, минами. И вот однажды у нас появилась возможность нарисовать карикатуру на шёлке сбитого нами аэростата. Изобразил же я Маннергейма, лижущего голый зад Гитлеру. Эта «картина», выставленная на передовой, страшно разозлила финнов, которые пытались расстрелять её и из стрелкового оружия, и при помощи артиллерии, даже высылали лазутчиков. Много тогда финнов погибло - наши-то не дремали.

И всё же разговор о живописи для Юриса гораздо интереснее, поэтому он вскоре переходит к рассказу уже о послевоенном периоде.

Восстановился в академии, начал учиться, - говорит Ю.Балтрунас. – Но вскоре у меня начались проблемы со здоровьем: парализовало меня.

Как? Из-за чего?

• Большие учебные нагрузки. Да и четыре контузии, - отвечает фронтовик.

Как четыре контузии?! В длинном рассказе он о них даже не заикнулся. Но Юрис уже далеко: он вспоминает, как из-за проблем со здоровьем перебрался в Ригу учиться, как судьба забросила его на землю своих предков – в Литву. О том, как ему повезло с женой, которая всегда его поддерживала. А в небогатые, мягко говоря, послестуденческие годы такая поддержка была ой как нужна. Рассказывал о том, как ему достался заказ на картину, на которой должны были быть изображены Снечкус, Зиманас и Шумаускас в пору их партизанской жизни в лесах Литвы. Может, уже нелишне будет тут добавить, что воевали они с фашистами.

Тот заказ, к слову, до Балтрунаса пытались выполнить 8 или 9 местных художников, но не осилили, отказались. А Юрис прежде, чем приступить к работе, поездил по Литве, поговорил с теми, кто воевал вместе с руководителями послевоенной Литвы, и только потом стал писать эту картину. И на ней, кстати, простые партизаны являются такими же полноправными персонажами, как и Снечкус с Зиманасом и Шумаускасом.

Уже потом, спустя несколько дней после разговора с Юрисом Балтрунасом, мне почему-то подумалось, что его явное предпочтение теме творчества, а не военным воспоминаниям, вовсе не случайно. Это реакция нормального человека на те ужасы, что пришлось пережить человечеству в середине прошлого века. И именно поэтому надо помнить о той войне даже тем, кто родился уже в XXI веке. Чтобы завтра никому не удалось убедить людей, что война во славу чьих-то интересов очень даже возможна.

Фото автора и из личного архива Юриса Балтрунаса