Ваше благородие, госпожа Пустыня

Из истории фильма «Белое солнце пустыни»

В 2001 году впервые был опубликован роман Валентина Ежова и Рустама Ибрагимбекова «Белое солнце пустыни».

Авторы сообщили, что написали его якобы ещё в начале далёких 60-х, но тогда по разным причинам он не мог быть опубликован. Тогда его и переделали в киносценарий, сократив сюжет чуть ли не на три четверти. Например, про пароходное детство Сухова на Волге, про боевое прошлое Верещагина, про похождения Абдуллы в Санкт-Петербурге.

Прочитав книгу, я для себя сделал вывод, что если она и писалась в начале 60-х, то потом явно дописывалась уже после выхода фильма, когда его успех был бесспорным. Но история создания и непростой дороги этой картины к зрителю интересна сама по себе.

Ещё в 1963 году в Союзе была организована Экспериментальная творческая киностудия. Она впервые представляла собой коммерческое предприятие с достаточно широкой свободой действий по выбору творческого материала и даже могла не согласовывать свои действия с Госкино СССР.

Изначально, идея снять фильм в жанре «истерн» (по аналогии с американским «вестерном») возникла в 1967 году у её руководителей Григория Чухрая и Владимира Поз­нера (отца известного российского телеведущего. - ФТ). Особенно после недавнего триумфа в советском прокате американской «Великолепной семёрки» (1960) плюс успеха отечественных «Бури над Азией» (1965) и «Неуловимых мстителей» (1966).

Работать над проектом истерна предложили Андрею Кончаловскому. Он в соавторстве с Фридрихом Горенштейном быстренько написал сценарий под названием «Басмачи». Но он не вдохновил руководителей киностудии, и Кончаловскому предложили поработать с другими сценаристами – с вышеупомянутыми Валентином Ежовым (сценаристом «Баллады о солдате») и сценаристом-дебютантом Рустамом Ибрагимбековым, видимо, из-за своих корней почему-то считавшегося знатоком Востока.

Сложность состояла ещё и в том, что ни один из авторов сценария ни разу в жизни не бывал в пустыне и они смутно представляли себе исторические реалии того времени.

Решили разыскать реальных участников Гражданской войны в Средней Азии. Когда такого наконец-то нашли, он лишь пересказал уже давно известные байки, но, прощаясь, вспомнил про то, как басмачи, преследуемые красными отрядами, бросали при отступлении свой гарем. И как потом трудно было в пустыне с этими женщинами в паранджах. Вот оно!

Так и возник сценарий с рабочим названием «Спасите гарем».

Но вскоре Кончаловскому сделали предложение, от которого тот не смог отказаться, — к 150-летию Тургенева экранизировать «Дворянское гнездо». Окрылённый этим проектом он тут же охладел к гарему и красноармейцу Сухову, а руководителям киностудии пришлось искать нового режиссёра. Вначале их выбор пал на литовца Витаутаса Жалакявичюса, весьма уважаемого после успеха его фильма «Никто не хотел умирать» (1965). Но он отказался под предлогом занятости на Литовской киностудии.

Потом от «Гарема» отказался и Юрий Чулюкин, режиссёр фильма «Девчата» (1961). После этого проект неожиданно предложили… Андрею Тарковскому! В то время его «Андрея Рублёва» надолго положили на полку, и он сидел без работы, но на историю про басмачей не согласился даже при таком «безрыбьи». И только следующим кандидатом стал Владимир Мотыль.

Ему тогда не доверяли съёмки новых фильмов после идеологически невыдержанного (!) кино о войне «Женя, Женечка и «Катюша»(1967), и по идее, он не должен был сильно привередничать. Но и Мотыль, прочтя сценарий, ответил отказом. Он мечтал снять глубокий фильм о декабристах, и какой-то анекдот про гарем, охраняемый красноармейцем, его совсем не прельщал.

Да и не очень-то он верил, что снимать ему вообще разрешат. Думал, опять скажут: «Мотыль очернил образ солдата Великой Отечественной, а теперь собрался ещё очернить образ солдата Гражданской!» И хотя Чухрай смог убедить Мотыля в обратном, «плодотворной дебютной идеи» для фильма не было. Но вот однажды...

Мотыль вспоминал: «Однажды на рассвете, на грани пробуждения, я увидел во сне будущую Катерину Матвеевну: в воде стояла красивая дородная баба с коромыслом - и я понял, что вот же она, любовь Сухова! Когда в моём воображении появилась Катерина Матвеевна, Сухов перестал быть плакатным солдатом революции, насаждающим новую власть. И объяснение его поведению появилось. А то что же это: солдат, мужчина, постоянно находится при гареме, его представительницы вешаются ему на шею, а он на них ноль внимания! В чём причина такой аномалии? А тут он мечтает о своей зазнобушке, мысленно разговаривает с ней… Вначале написал закадровые монологи. Но они мне самому не понравились. И подумалось, что он не говорит с ней, а письма пишет. Только самому их писать уже времени не было. А тогда мы дружили с молодым театральным режиссёром Марком Захаровым (!!!), который сочинял для радио остроумные юморески, — в нём я и увидел будущего соавтора эпистолярного романа моего Сухова...»

Таким образом нащупав главный стержень будущего фильма, Владимир Мотыль стал наращивать на него в том числе и сценарное «мясо».

В январе 1968 года начался подбор актёров. На главную роль Федора Сухова после многочисленных проб осталось лишь два кандидата - Анатолий Кузнецов и Георгий Юматов, который и был утверждён на эту роль. Но уже в ходе съёмок, изрядно «приняв на грудь», Юматов устроил пьяную драку, в которой ему серьёзно разбили лицо. И Владимир Мотыль был вынужден вызывать на съёмки Кузнецова. Хотя позже сам вспоминал: «Юматов был бы более «суперменистым» Суховым, а Сухов Анатолия Кузнецова ближе к герою русской сказки…».

На роль его соратника - молодого красноармейца Петрухи пробовались Савелий Крамаров и Юрий Чернов, а утвердили Колю Годовикова. Он, кстати, был не профессиональным актёром, а рабочим на заводе, но ранее снялся в «Республике ШКИД». Там его и заметил Мотыль, сняв в эпизоде своего фильма «Женя, Женечка и «Катюша».

А как представить «Белое солнце» без Верещагина, неторопливого и обстоятельного, сложного и обаятельного, знающего цену жизни и смерти? А ведь изначально в сценарии эта роль была эпизодической. Мотыль вспоминал: «С пьянчужкой, которого убивали бандиты в середине сценария, был связан только один яркий эпизод — с икрой. Но я задумал Верещагина былинным богатырём. И Павел Луспекаев, который его сыграл, по своей сути и есть такой былинный герой!»

Найти его Мотылю помог режиссёр Геннадий Полока, показавший ему одну из актёрских проб Луспекаева для своего фильма. Проба была столь блестящей, что вопрос был сразу закрыт. До «Белого солнца пустыни» Луспекаев, актёр прежде всего театральный, в кино отметился лишь яркой ролью Косталмеда в «Республике ШКИД» (1966). Но в 1967 году актёру сделали операцию по ампутации обеих стоп ног как последствие обморожения ещё в партизанской юности, и это создавало нешуточные проблемы. Полока же уверил Мотыля, что если Луспекаев будет в форме, то всё получится и предложил: «Придумай сцены в воде. Он плавает как рыба. И поезжай к нему. Полюбуйся его торсом. Рубцы на плече, на руке — это же биография!»

Режиссёр предлагал Луспекаеву сниматься на костылях, несколько изменив для этого сценарий. Дескать Верещагин – бывший офицер, инвалид Первой мировой. Или таможенник, раненный контрабандистами в обе ноги.

«Давай, Володя, сперва я сыграю то, что написано в сценарии, а уж потом какого-нибудь инвалида. Пусть тебя мои ноги не смущают. Я придумал сапоги с металлическими упорами внутри», – ответил Павел Борисович. Мотыль честно признавался, что велел помощникам искать дублёра. Никому и в голову не могло прийти, что Луспекаев всё сможет сделать сам: и в пустыне, и в драке на палубе баркаса. Во время съёмок Луспекаев в самом деле отбросил костыли и начал осваивать протезы.

Когда боль становилась уж совсем невыносимой, отходил в сторону и опускал натёртые протезами культи либо в таз с холодной водой, либо в прохладное Каспийское море. «Это был подвиг, равный подвигу Алексея Маресьева», – скажет потом режиссёр.

NOTA BENE. Во время съёмок эпизода, в котором Верещагин с отвращением ест чёрную икру ложкой, отвращение актёра было абсолютно натуральным из-за того, что снимали целых четыре дубля. Икра так осточертела Луспекаеву, что после команды «стоп» на последнем дубле он просто выплюнул деликатес, даже не проглотив. Кстати, Коля Годовиков, он же Петруха, как-то объявил в прессе, что два килограмма чёрной икры после съёмки они слопали на пару с Луспекаевым. Чего просто реально быть не могло: во-первых, икры было всего меньше килограмма, а во-вторых, её после каждой съёмки прятали в холодильник на случай, если плёнка окажется бракованной и придётся переснимать «икорный» эпизод. А окончилась эта история тем, что кинолаборатория затянула проявку отснятого материала и протухшую икру просто спустили в унитаз.

Многие из приглашённых на съёмки не были актёрами. На роль Катерины Матвеевны Мотыль просмотрел десятки профессиональных актрис, но русская красавица из его сна на пробах так и не появилась. Зазноба Сухова случайно попалась режиссёру в коридорах «Останкино». Галина Лучай работала редактором, и перспектива стать кинозвездой её совсем не прельщала. Ей пообещали, что съёмки займут лишь несколько дней и договорились с её начальством.

Единственное, что не устраивало Мотыля в этой земной и одновременно похожей на Богородицу женщине... её ноги. Они были слишком худые. А ведь режиссёр задумал снять, как эта почти кустодиевская красавица переходит речку, подняв подол! И тогда Мотыль отправил своего ассистента в поисках дамских ног на оживлённый Кировский проспект. Завидев подходящие ноги, тот кидался к их обладательнице и просил снять её ноги в кино — и, конечно, наталкивался на глухое непонимание и грубые слова. Наконец, одна «пышноногая» дева всё же согласилась. Вот только имя её, в отличие от конечностей, так и не вошло в историю кинематографа.

Опять же, только три «жены» Абдуллы из девяти были актрисами. После съёмок основных сцен девушки возвращались на свою работу, вот и пришлось в эпизодах отсутствующих «жён» дублировать солдатами в парандже. В таком случае гаремом командовал старшина, а самой трудной актёрской задачей было не идти строевым шагом, а семенить по-женски. Так что гарем Абдуллы часто был так же далёк от кино, как Катерина Матвеевна от её экранных ног.

Гюльчатай же играли две девушки. Первую, Татьяну Денисову, на­шли в Московском цирковом училище. Но во время долгого перерыва в съёмках ей предложили собственный номер в цирке, и сниматься она уже не могла.

Но однажды все тот же ушлый ассистент Мотыля повстречал у балетного училища имени Вагановой знакомую барышню - и вдруг увидел нежное 17-летнее создание!

Таня Федотова (так звали девушку) даже испугалась, когда её схватили за локоть. Она прогуливала урок и решила, что её потащат к директору. Когда же с руководством договаривались, чтобы отпустить Федотову на съёмки в пустыню, директор охотно согласился даже поставить ей экзамен автоматом. Хоть и удивился, почему выбрали именно её: «Надо же, а у нас её считают серой мышкой…»

И снова Мотыль вспоминает: «Когда я пробовал актёров на роль Абдуллы (актёра на эту роль я искал дольше всех), мне очень понравился неизвестный тогда Кахи Кавсадзе: точёное лицо, стать, рост! Только зажатый был, но оно и понятно: до этого снялся лишь в одном фильме, и то в эпизоде. И я захотел, чтобы этот красавец джигит раскрепостился и показал себя в деле, в котором он чувствует себя по-настоящему уверенно.

Я попросил: «Проскачи-ка на коне круг галопом». Кахи дали чудесного резвого коня. Кавсадзе лихо вскочил на него, сделал круг, только вот спрыгнул неловко: запутался в стремени и упал в песок. И только тут он мне признался: «Владимир Яковлевич, сэйчас всё пройдёт. Просто я пэрвый раз в жизни на коня сел».

Привыкнешь к стереотипу, что, раз с Кавказа, значит, лихой наездник, а человек, может, лошадей только на ипподроме видел. Выясняется, что Кавсадзе из интеллигентной семьи, где всё больше музыканты, чем джигиты. «Но как же ты, — изумляюсь, — справился с конём?» — «Владимир Яковлевич, я повэрил, что я наэздник… И конь… мне повэрил».

NOTA BENE. Абдулла-Кавсадзе так и не смог научиться браво и лихо держаться в седле. Особенно тяжело было, сидя на лошади, стрелять в нефтяной бак: лошадь пугалась выстрела, и удержать её на месте Кахи было уже не под силу. Поэтому актёра посадили на менее пугливое существо... помощника режиссёра. Тот весил за сотню с лишним килограммов, и выдержать на плечах худощавого артиста ему было несложно…

На роль Саида пробовался Игорь Ледогоров, но утвердили Спартака Мишулина, с которым у Мотыля были очень добрые отношения со времён совместной работы в Омском драмтеатре в 50-е годы. Вначале актёр даже снимался тайно, поскольку руководство столичного Театра сатиры, в котором работал Мишулин, запрещало своим актёрам сниматься в кино.

Каждые выходные Мишулин тайком покидал Москву, летел самолётом до Ашхабада, затем - до райцентра Мары, откуда добирался к месту съёмок ещё километров тридцать на машине. Дабы театральное начальство не проведало, что он ещё «подрабатывает» где-то на стороне, гримёры соорудили парик - из его же остриженных волос. Идя в театр, Спартак надевал его на свою бритую голову. Но однажды, здороваясь, приподнял кепку, а вместе с ней… и парик. В результате театральное начальство всё же вошло в ситуацию и дало «добро» на его съёмки у Мотыля.

Съёмки в Дагестане, недалеко от Махачкалы, шли тяжело и были плохо организованы. Осенью 1968 года в СССР создавалась киноэпопея «Освобождение». Понятно, что именно туда были брошены лучшие кинематографические силы и все ресурсы.

Команде Мотыля даже не досталось съёмочного крана — его пришлось мастерить прямо на площадке из подручных средств. К участию в съёмках привлекли эскадрон, подразделение знаменитого кавалерийского полка, созданного ещё для съёмок фильма «Война и мир». При этом в ходе съёмок один из кавалеристов-каскадёров по неосторожности погиб. Это припомнили Мотылю впоследствии, при разбирательстве о перерасходе средств на съёмки.

Дисциплина в киногруппе хромала — актёры вне съёмок постоянно участвовали в пьянках и драках в соседних ресторанах. Так что эпизод, где у Верещагина во время схватки на баркасе кровоточит лицо, совершенно натурален. Накануне, в драке с местными хулиганами, Луспекаеву рассекли бровь. А после того как в Каспийске воры похитили много ценного реквизита, для обеспечения в дальнейшем безопасности съёмок Мотыль решился на кардинальные меры. Он предложил местному криминальному авторитету Али сняться в эпизодической роли одного из бандитов Абдуллы. Как итог, в фильме Али появился на экране два раза, играя бандита в красной рубашке, а проблем с местными больше не возникало.

11 ноября 1968 года худсовет отсмотрел проявленный материал фильма «Белое солнце пустыни». Впечатление у присутствующих было крайне неоднозначным. Финал требовали изменить. Руководство студии попыталось даже сменить Мотыля на Владимира Басова. А после отказа Басова и вовсе хотели смыть весь отснятый материал. И только на окончательном совещании в Госкино было принято решение: «Производство придётся завершить. И Мотыля на картине оставить». Но именно благодаря Владимиру Басову появилась реплика Сухова «Восток - дело тонкое». Этими словами Басов напутствовал Мотыля перед киноэкспедицией.

В мае 1969 года съёмочная группа активно занялась выбором мест натурных съёмок для нового финала картины, причём уже не в Дагестане, а в Средней Азии. Остановились на Туркмении, на окрестностях города Байрам-Али. В Каракумах выпало так много дождей, что пески скрылись под высокими травами. Мотыль со своими ассистентами облетел на вертолёте сотни километров, однако нужной натуры не нашёл. На помощь пришла армия: солдаты местного военного округа за считанные недели... пропололи десятки квадратных километров пустыни. Там стояла ужасная жара. Особенно тяжело её переносили женщины.

В результате второй съёмочной экспедиции фильм сильно изменился. Для того чтобы удовлетворить требования комиссии, необходимо было переснять несколько ключевых сцен и в том числе полностью изменить концовку. Ну да, ведь прежний финал ставил под сомнения принцип социалистического интернационализма!

Пришлось урезать, выбрасывать и доснимать эпизоды, но всё равно фильму навесили ещё 27 поправок. 18 сентября 1969 года фильм лично смотрел гендиректор «Мосфильма» Владимир Сурин и остался недоволен просмотром. С его подачи акт о приёмке картины в Госкино сразу подписывать не стали. Но и после «косметического» редактирования - а урезали драку Верещагина на баркасе и две «эротические сцены» (с Катериной Матвеевной, переходящей с задранной юбкой через ручей, и жёнами Абдуллы, которые разделись во время своего заточения в нефтяном баке) - принимать фильм не спешили. В Госкино раскритиковали и название «Спасите гарем». Вот тогда-то Владимир Мотыль и бросил клич съёмочной группе окрестить фильм по-новому. Название «Белое солнце пустыни» родилось в ходе коллективного мозгового штурма.

Поскольку режиссёр категорически отказался ещё урезать фильм, ему была уготовлена жизнь на «полке». Картина теперь лежала без движения в фильмохранилище Первого отдела Госкино, подведомственного КГБ. Это был склад своих идейно невыдержанных (!) фильмов и той западной продукции, которая не попадала на наши экраны. Фильмы с эротикой, сценами насилия, антисоветчиной и т.п. Лишь члены Политбюро и министры имели возможность смотреть их на своих дачах. И тут в дело вмешался случай.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев очень любил американские вестерны (среди любимых - «Дикая банда» (1969) с Уильямом Холденом и «Бандолеро»(1968) с Джеймсом Стюартом и Дином Мартином). Чаще всего генсек смотрел их в кинозале на даче в Завидово, куда фильмы доставляли из фильмо­хранилища.

В 1969 году, как раз накануне очередной годовщины Октября, ему должны были привезти несколько американских новинок. Но, как на грех, фильмы запаздывали из-за океана. Случайно (случайно ли?) из хранилища доставили «Белое солнце пустыни» и, волнуясь, стали ждать, чем закончится эта авантюра.

По одной из легенд, космонавт Алексей Леонов под свою ответственность взял в Госфильмофонде одну копию и лично отнёс её Брежневу. Так или иначе, но через несколько часов в квартире председателя Госкомитета по кинематографии Алексея Романова прозвучал звонок по вертушке. Раздался голос дорогого Леонида Ильича, который жаждал поблагодарить главного кинематографиста за ударный труд.

Восторгам Брежнева не было предела. Особенно ему пришлись по душе сцена драки на баркасе и песня таможенника Верещагина о «госпоже Удаче». Хотя, конечно, его несколько озадачило, что удача – «госпожа», а не «товарищ». Но разнос по этому поводу устраивать он не стал.

«Хорошее кино снимаешь! Утёрли нос американцам, молодцы. А почему фильм не в прокате? Его должны увидеть советские люди», – распорядился Брежнев.

Толком не поняв, о каком фильме идёт речь, Романов на следующее утро приехал на работу и первым делом затребовал новый фильм. Мотыль вспоминает: «Романов сидел в просмотровом зале, кажется, впервые не испытывая страха что-либо проглядеть. Он мог смотреть картину как обыкновенный зритель. В тот же день от министра поступило указание о трёх поправках. Иначе какой же он министр, если бы не внёс свою лепту».

Романов повелел смягчить сцену пьянства Верещагина – она якобы порочила светлый образ советского (!) таможенника. Во-вторых, следовало убрать надпись «Карл Маркс» на обложке книги, которую держит в руках одна из жён Абдуллы. И в-третьих, «ликвидировать порнографию» – оголённые выше положенного ноги Катерины Матвеевны при переходе через ручей.

Мотыль согласился со всеми замечаниями Романова. Это была сущая мелочь, ведь комиссия Госкино, которая принимала несколько месяцев назад фильм, требовала внести не три, а 27 исправлений.

Таким фильм и пошёл «в люди», и только в 1970 году его посмотрели 50 миллионов зрителей. А сколько людей его ещё посмотрели с тех пор? Подсчитать невозможно.

Со временем просмотр «Белого солнца пустыни» стал неотъемлемой частью подготовки советских, а затем и российских космонавтов. Кассета с фильмом есть даже в космосе, на борту Международной космической станции. Традиция пошла с экипажа корабля «Союз-12». Это была психологически непростая миссия после трагедии на «Союз-11», унёсшей три жизни.

Перед стартом космонавты Лазарев и Макаров смотрели «Белое солнце пустыни». Экипаж был сокращён до двух человек, но после удачного приземления они говорили, что с ними был третий член экипажа — товарищ Сухов, который подбадривал в трудные минуты. Так шутка сделала фильм талисманом космонавтов и, похоже, довольно удачным.

По словам другого космонавта - Кубасова, с момента появления красноармейца Сухова на Байконуре больше ни один наш космонавт не погиб.

И последнее о популярности картины. По итогам проведённого опроса, посвящённого столетию российского кино, фильм «Белое солнце пустыни» был выбран для специальной акции «Последний сеанс тысячелетия». Этот сеанс и состоялся 31 декабря 1999 года в московском киноцентре «Дом Ханжонкова» за несколько часов до начала нового тысячелетия. А памятники всенародным любимцам есть в разных городах: красноармейцу Фёдору Сухову - в Самаре и Донецке, а Павлу Верещагину - у отделений таможни в Москве, Кургане и Луганске.

P.S. «Засим разрешите откланяться. Тому остаюсь свидетелем, боец за счастье трудового народа всей земли, Закаспийского интернационального революционного пролетарского полка имени товарища Августа Бебеля, красноармеец Сухов Фёдор Иванович».