Что может быть важнее жизни?

Мы представляем страну, в которой живём, по тем людям, которые нас окружают, – близким, знакомым, сослуживцам, но ещё больше – по той картинке, которую нам показывает телевидение, которую формируют СМИ и соцсети, а в ней главные действующие лица – почему-то только политики и звёздочки местного шоу-бизнеса.

Но это так далеко от реальной Литвы. И в этом в очередной раз корреспонденты «Обзора» убедились, поговорив с известным общественным деятелем Агне Зуокене, добровольно отправившейся работать в клайпедский хоспис, что печально прославился в последние месяцы. Вот только о печальных страницах клайпедской истории в СМИ говорилось очень много, а о том, о чём «Обзору» рассказала Агне, лишь кое-что.

Напомним вначале, что в частном (на этот момент тогда особенно обращали внимание) клайпедском хосписе 18 апреля установили 40 случаев заболевания коронавирусом (30 пациентов и 10 членов персонала). Вскоре установили ещё 4 случая заболевания, а 19 апреля скончался первый пациент.

Много говорилось также о том, что у этого учреждения – большие проблемы с юридическим оформлением своей деятельности.

Почему об этом не говорилось ранее, до коронавируса, никто из контролёров не стал объяснять.

Весь персонал - и заражённые, и кто просто был в контакте с заражёнными больными - отправился на самоизоляцию, а пациенты хосписа остались в своих палатах.

21 апреля портал Delfi.lt со ссылкой на клайпедские источники сообщил: «Новая команда подготовлена для работы в три смены».

А 24 апреля тот же портал, рассказывая о ситуации в хосписе, сослался на слова главы Клайпедского департамента Национального центра общественного здоровья (НЦОЗ) Раймундаса Григалюнаса. Он подчеркнул, что основное требование - услуги может предоставлять только такое учреждение, которое уполномочено это делать юридически. Куда и как перевезти пациентов - это вопрос, ведь состояние многих очень тяжёлое, перевозка может им повредить.

А потом общество как-то утратило интерес к этому «очагу коронавируса». Возможно, потому что работавшие там специалисты сумели совладать с ситуацией. Как это им удалось и что это были за специалисты, почему-то уже никого не интересовало.

Поэтому самое время послушать Агне Зуокене.

● ● ●

• Я приехала в Клайпеду в качестве волонтёра 23 апреля. Приехала из Вильнюса за свой счёт на поезде, заплатив за билеты туда и обратно по 25 евро. Это я говорю к тому, что слышала, как люди обсуждали, что работникам в таких учреждениях в разгар эпидемии якобы платили по 500 евро в день. В клайпедском хосписе, полное наименование которого Общественное предприятие «Клайпедский центр семейной и паллиативной помощи», я работала бесплатно. Какой была оплата труда других работников хосписа, я не знаю, не интересовалась. Да и не до этого было, - говорит Агне.

- Как к Вашему решению поехать в клайпедский хоспис отнеслись дети? Они же наверняка были категорически против!

• Ну, они же знали, что меня не остановить. Хотя перед поездкой я всё же написала завещание. На всякий случай!

По приезде в Клайпеду я пошла в городскую больницу, к её руководителю Винcасу Янушонису, и попросила рассказать об особенностях коронавируса, его лечении, показать, как правильно пользоваться защитным костюмом, перчатками и т.п. По просьбе Винcаса все премудрости облачения в защитный костюм мне продемонстрировала очень опытная сотрудница, за что я ей очень благодарна.

В день моего приезда в хосписе был самый настоящий сумасшедший дом: весь старый персонал, сделав 19 апреля тесты, ушёл на самоизоляцию, - продолжает А.Зуокене.

Рассказывая об этом, Агне то и дело называет своих соратниц девочками, сестричками, хотя они были разными по возрасту и медицинскому образованию. Пришлось попросить её разъяснить некоторые нюансы, например, кто такая «slaugytoja». Вопрос не праздный: в литовско-русском словаре, изданном ещё в 2001 году, есть «slaugė» (сиделка) и «slaugytojas» (ухаживающий за больным), но сегодня это уже вполне определённый термин, равнозначный, как мы поняли, прежнему – медицинская сестра.

Чтобы стать сестричкой, надо учиться 4 года, а чтобы стать её помощницей (раньше их называли санитарками), нужно учиться 2 месяца. Но в данном случае об этой разнице собеседница не раз упоминала лишь для того, чтобы заметить, что все, кто работал рядом с ней в клайпедском хосписе, не чурались никакого труда, делали то, что нужно именно в данную минуту, не разбираясь, кому «по штату» положено этим заниматься.

- А если бы не приехали Вы из Вильнюса, не помогли другие, то что бы было с пациентами хосписа после того, как старый персонал ушёл на самоизоляцию?

Этот вопрос поставил собеседницу в тупик.

• Я даже не знаю. Слышала, что где-то в Англии так и случилось: персонал ушёл, оставив больных за закрытой дверью. Но у нас-то такого не случилось! 21 апреля из Каунаса приехала опытная медсестра Вильма, фактически взявшая на себя руководство всеми повседневными делами хосписа. А условия были не просто тяжёлые, а исключительно тяжёлые.

Агне рассказала, что после того, как в хосписе была зафиксирована вспышка коронавируса (его источник так и не выяснили, хотя многие предполагают, что это была одна из сестричек, трудившаяся на трёх работах) и ушёл старый персонал, специалисты Клайпедского центра общественного здоровья сказали, что в той части хосписа, где будет находиться новый персонал, нужно убрать всё, абсолютно всё, чтобы не осталось ничего, на чём могут остаться следы вируса.

• Через неделю пришло время второго теста, и контролёры увидели, что у нас забыли убрать один из цветков. Скандал! Они пришли со списком, по которому сверяли, всё ли мы убрали. А то, где и на чём мы будем отдыхать, находясь на дежурстве, их, похоже, не волновало, - вспоминает Агне. - А спать нам, напомню, надо было в заражённом месте, то есть, получается, даже те несколько часов для сна мы должны были проводить в том же облачении, в котором проходили чуть ли не сутки (клайпедские власти предоставили А.Зуокене место для временного проживания – комнату в центре, где находились люди проходящие двухнедельный карантин, но там Агне побывала всего лишь несколько раз по нескольку часов).

• Какой там сон, в таком состоянии, в таком напряжении! Я в первую ночь так и не смогла уснуть. Так слух работает. Кто-то где-то закашлялся, и ты лежишь, ждёшь, скоро ли тот же человек начнёт кашлять снова. И я вдруг почувствовала, что мне становится всё холоднее и холоднее, но не потому, что холодно было в комнате, холод шёл изнутри, - продолжает А.Зуокене. - Я не выдержала и решила выйти на улицу. Там было ещё холодно, но получалось, что на улице всё же было теплее, чем лежать в хосписе на полу, на каком-то тощеньком матрасе, деля его к тому же с помощницей медсестры Виолеттой.

Потом, по словам Агне, утром пришли две другие девочки. Одна из них – совсем молоденькая, совсем «зелёная».

• В тот день медсестру Вильму должны были заменить, поскольку она отработала трое суток. А к тому времени уже вовсю разгорелся скандал по поводу этого хосписа, много говорилось о том, что в здании нет необходимых санитарно-гигиенических условий, а там, где скандалы, велика вероятность, что человеку за работу в эту пору могут и не заплатить, - продолжает свой рассказ Агне. - Это помимо того, что ты и заразиться можешь. А если тебе повезёт и ты не заразишься, то потом тебе всё равно придётся на две недели уйти на самоизоляцию, за которую тебе никто точно не заплатит.

Неудивительно, что в этих условиях никто не пришёл на смену тем, кто отработал несколько суток в хосписе.

• Вильма, решая, уходить ли ей или всё же остаться, спросила у меня: «Агне, а ты сможешь ставить капельницы?» Да, опыта у меня для этого хватало, но по всем правилам я этого не могла делать. И если бы Вильма ушла, то я бы ставила эти капельницы. Но, к счастью для всех, Вильма всё же осталась. Она из Каунаса, у неё трое детей, младшему – два года, - говорит А.Зуокене. - Я считаю, что то, что совершила Вильма в клайпедском хосписе, это самый настоящий подвиг, и меньшее, чем государство и все мы можем отблагодарить её за это, - это наградить каким-нибудь орденом или медалью. По крайней мере, я буду обращаться в президентуру с таким предложением.

Собеседница далее замечает, чтобы ситуация была нам более понятной, – представители хосписа, и Агне в том числе, в те дни просили помощи у всех клайпедских больниц, просили, чтобы кто-то из персонала приходил туда и подменял людей, работающих практически на износ.

• Но никто не помог, хотя клайпедская комиссия по чрезвычайным ситуациям чётко прописала, кто и как должен был помогать, - признаётся собеседница, но при этом старается, чтобы её рассказ не выглядел совсем уж мрачным. – Почему-то так получилось, что каждый день я теряла маникюр. Не выдерживали ногти. Так что, при желании, все свои 12 дней в хосписе я могла бы в конце в буквальном смысле пересчитать по пальцам. Если бы пальцев хватило.

Агне говорит, что к ним иной раз приходили девочки, но, проработав сутки, потом уже не появлялись. Собеседница упоминает об этом просто как об одном из фактов, поскольку уверена, что их трудно в чём-либо винить, а уж тем более осуждать.

• Потом пришла помощница медсестры Аушра, и только тогда у нас сформировалось две смены по два человека. Смены меняли друг друга после 24 часов работы, - поясняет А.Зуокене. И с удовольствием добавляет, что пришла к ним и Селена, девочка из детского дома, совсем юная, но так старалась, так старалась!

• А когда после карантина и самоизоляции стали возвращаться работники старого персонала, то они указывали нам, что они это не делают, и это тоже, и это. Функции каждой должности расписаны, зачем делать чужую работу? А мы делали всё, не разбирая, кому что положено по статусу.

Было это уже в последний день моей работы в клайпедском хосписе. И я им ответила, что вас было, наверное, человек сорок обслуживающего персонала, а мы всё это тянули вшестером, - продолжает гостья редакции, не снимая медицинской маски. - Даже Вильма, наша главная, приходила к нам помочь поменять памперсы пациентам. Хотя мы её и пытались прогнать, чтобы она отдохнула, поберегла себя.

Агне старается быть объективной, как можно понятнее для читателей «Обзора» обрисовать создавшуюся тогда ситуацию. Она, в частности, обратила внимание на то, что у клайпедского хосписа есть и большой плюс: здесь пациентам не дают психотропных веществ, чтобы те лишний раз не допекали персонал, были, по большей части, спокойными.

• А хоспис, напомню, это ведь учреждение, где находятся очень тяжёлые больные, как правило, в весьма почтенном возрасте, - подчёркивает собеседница. - Я побывала во многих хосписах мира и знаю, что применение психотропных веществ в них – очень распространённое явление. Человеку, сосредоточившемуся на своей боли, тем более оставшемуся в одиночестве, постоянно кажется, что ему больно. Он кричит об этом. А когда поговоришь с ним, отвлечёшь такими разговорами, иногда даже споёшь вместе с ним, то пациенту кажется, что и боль отступила. Было такое у меня и в Клайпедском хосписе. Пела я песни и на литовском, и на русском. И в роли переводчика довелось выступать, когда надо было договориться врачу и пациенту.

В День матери передавали поздравления от родных пациентам, просили спеть в качестве поздравления, чтобы уж точно не передать вирус.

Тут стоит добавить факт, о котором мы услышали после того, как выключили диктофон. Сказанное не предназначалось для печати, но оно как нельзя лучше характеризует всю ситуацию.

В День матери дети передали Агне букет цветов, и та не смогла удержаться от слёз благодарности. Но упомянула Агне об этом только потому, чтобы подчеркнуть, насколько людям важна поддержка их родных.

Может, и весь рассказ её об этом?

Первая победа

Во время нашего разговора с Агне Зуокене, понятное дело, немало внимания было уделено и самому коронавирусу.

• Когда я приехала, в хосписе было всего 35 пациентов, из них 31 - заражённый. Когда сделали второй тест на коронавирус у четырёх незаражённых пациентов и тест подтвердил, что вируса у них нет, то одного из этих больных родственники забрали домой, - вспоминает Агне. - К слову, мы сразу же разделили заражённых и здоровых, точнее, не заражённых вирусом. И то, что нам удалось сберечь этих незаражённых, я считают нашим очень большим успехом. Но рядом с радостью присело и горе: одна из заражённых женщин умерла, угасла на моих глазах. Умерла не от коронавируса. Для меня её смерть была особенно болезненной, поскольку пациентка 7 лет болела раком молочной железы, а эта тема для меня – особенная, - Агне на какое-то время не смогла продолжать наш разговор, собиралась с духом. - Мы видели, что она уже уходит, но ничего уже не могли поделать.

Мы понимали, что нашей вины в этом нет, мы сделали всё, что могли, но всё равно чувствовали себя виноватыми. Она умерла с коронавирусом, но не от коронавируса.

• А через час у нас начинает угасать другая пациентка. Мы с Вильмой бросились спасать её, использовали всё, что только можно было в данном случае – и кислород давали, и массажировали, и пытались разговорами удерживать её в сознании, бороться. Потом, когда она уже пришла в себя, то первым делом спросила: «Агне, вы что, следователь? Так всё выпытывали у меня!», - улыбается сейчас собеседница. - Вызвали мы «скорую», а когда та приехала, то выяснилось, что в ней нет никакого оборудования. Приехали, как какой-то катафалк, без всякого оборудования, которое может пригодиться при перевозке сложного больного. Говорят, мол, подпишите, что ей при перевозке никакого оборудования не надо.

Хорошо, что к тому времени мы уже вернули нашу пациентку с того света и были уверены, что какой-то запас жизненной силы у неё уже есть. И в конечном итоге она на той «скорой» была доставлена в Университетскую больницу.

• Потом мне дочь этой больной звонила и говорила, что мама хочет из больницы вернуться в «свой» хоспис, к людям, которых она знает и которые знают её, - говорит А.Зуокене. - Я тогда этой дочери сказала, что советовать тут трудно: у заведения сложилась такая нехорошая репутация, надо подумать. Между тем вся беда этого хосписа – в отсутствии лифта. В трёхэтажном административном здании «Снораса», которое нынче принадлежит компании «Шварос Броляй», обходились без него. А так в каждой палате – раковина, в каждом коридоре – 2 туалета, ванна.

Для меня руководители, директор этого хосписа – чужие люди, я их не знала до этого, поэтому мне нет никакого интереса приукрашивать ситуацию.

Когда директор сняла свой защитный костюм, я удивилась: «А вы что, блондинка?!»

Лифт, конечно, нужен

• Наступило первое мая и время контрольного теста на коронавирус – прошло две недели с момента первого теста, зафиксировавшего вспышку. Я позвонила в центр, который должен был этим заняться, а мне отвечают, что они не могут сегодня это сделать, так как у них акция в «Акрополисе». Меня это сильно возмутило и обидело одновременно. Я даже плакала. В конце концов, мне пообещали дать сами тесты, а вот специалиста, чтобы их использовать по всем правилам, нам по моей просьбе предоставил Винсас Янушонис, за что ему благодарна не только я, но и наши бывшие пациенты и, наверняка, их родственники. Вместе с ним мы уже договорились, чтобы процедура нового тестирования проходила, как положено, под присмотром специалистов НЦОЗ, - продолжает Агне. - А через несколько часов мне звонят и говорят, что только один пациент – Пранас - избавился от вируса. На меня нахлынуло такое разочарование: мы так старались, а выздоровел только один?!

Но особо горевать некогда было – надо было переводить Пранаса от больных в «здоровую» часть.

А вечером мне позвонили и сообщили, что проверили карточку каждого нашего пациента, и выяснилось, что без вируса – 13 человек!

И тогда мы на радостях сразу же начали думать, как нам «перекроить» здание хосписа, чтобы у незаражённых была своя часть и чтобы она была защищена даже от нечаянного попадания туда вируса.

Занялись дезинфекцией, переносом оборудования и вот тогда-то убедились, что лифт здесь, конечно же, нужен. Но об этом надо было, наверное, думать раньше, а не сейчас, когда ситуация нормализуется.

А тогда я не отпустила старую смену, чтобы вместе с новой сменой быстро всё переделать. Нам тогда здорово помог доктор, приезжавший из Шяуляй, и один волонтёр, честно признавшийся, что он ничего не умеет делать, но готов хотя бы полы мыть. Его, по-моему, зовут Эгидиюс.

Хочу подчеркнуть, что я называю сейчас далеко не все имена вовсе не потому, что мне они были неинтересны, просто в том сумасшедшем аврале было не до того. Но каждый из тех, кто работал в те дни в хосписе, заслуживает самых добрых слов.

Вот, например, когда нам сказали, что весь наш мусор является опасным, мы стали собирать его в чёрные мешки, накрепко заклеивать липкой лентой, затем укладывали в коробки, заклеивали и их, и отдавали фирме «Toksika». А на всё это необходимо время, а его ужасно не хватает. Поэтому помощь того же Эгидиюса, помогавшего нам с избавлением от мусора, тоже была очень важной для всех нас.

Мы благодарны также Йонасу и Лаймуте, которые приходили в хоспис каждый день (!) кормить своих близких, соответственно - жену и маму. Это также экономило нам очень много времени, которое мы могли уделить другим больным.

К сожалению, когда спустя ка­кое-то время снова делали тест, у одной пациентки, зачисленной в выздоровевшие, снова нашли вирус. Снова надо её возвращать на прежнее место, в так называемый инфекционный корпус.

Защитить от боли

• Что такое паллиативность? Это уже не лечение в общепринятом смысле, предполагающем возвращение больного к полноценной здоровой жизни. Паллиативность – это поддержание тяжелобольного человека в таком состоянии, в котором боль и неудобства присутствуют в как можно меньшем объёме, - поясняет Агне. - И в клайпедском хосписе большинство пациентов и было именно такими: 8 человек – с онкологическими заболеваниями, 4 – с паркинсонизмом, 4 – с болезнью Альцгеймера, ряд – после инсульта или инфаркта, как правило, после очень тяжёлых случаев…

В какой-то период у клайпедской власти родилось предложение перевезти пациентов из плохого клайпедского хосписа в Абромишкес, а это неподалёку от Электренай, на расстоянии в 265 км от Клайпеды. Меня эта идея поразила до глубины души: сколько человек доедет худо-бедно до Абромишкес, а сколько прямым ходом отправятся совсем по другому адресу?

Все родственники наших пациентов были против. И я тогда решила всех наших больных заснять на свой мобильник, чтобы потом, в случае больших проблем (назовём это так), показать, в каком состоянии были наши больные до этой дороги, показать, что стало причиной новых несчастий.

Агне показала фотографии всех пациентов, находя для каждого из них какие-то добрые слова. Было видно, что для неё эти люди – уже не только больные, пациенты, память о которых сотрётся через пару недель. Скорее всего, это почувствовали и пациенты хосписа.

• Я не хочу выступать теперь в роли эксперта по лечению коронавируса, поскольку я его, собственно, и не видела. Возможно, потому, что на фоне тех болезней и проблем, какие были у пациентов хосписа, вирус не казался самым большим злом.

- А что Вы после дней, проведённых в Клайпеде, могли бы сказать о нашей медицине в целом, насколько она отвечает требованиям дня?

• Мне кажется, что главные выводы всё же касаются не самой медицины в нашей стране, а того, что многие воспользовались пандемией, чтобы выпятить себя, свои заслуги, настоящие или мнимые.

Я куда-то звоню, чтобы посоветоваться, а все такие занятые, что у них нет буквально минутки для такого разговора. А у меня маленькие – ну очень маленькие! – вопросы.

Например, если пациенты должны есть из одноразовой посуды, то кто должен обеспечить их этой посудой и за чей счёт? Кто должен платить за утилизацию медицинских опасных отходов во время коронавируса? Или, например, такой: государственная Больничная касса оплачивает 120 дней по уходу за больными (не паллиативными, для паллиативных нет сроков), а что делает во время нынешней пандемии? 120 дней прошло, и пациента с коронавирусом домой? В другую больницу? Вывезти за забор? Кто будет платить после 120 дней?

Не будь коронавируса, такого больного могли бы взять родственники, но в условиях пандемии что делать? Его даже отдавать, по идее, родственникам нельзя, чтобы не разносить вирус.

Или вспомним про несостоявшееся путешествие в Абромишкес: неужели кто-то оплачивал бы билеты родственникам, которым пришлось бы ездить туда из Клайпеды?

Между тем в Вильнюсе с 2017 года есть хорошая практика: когда заканчиваются упомянутые 120 дней, то последующие 30 дней оплачивает самоуправление, чтобы за это время семья или учреждение смогли найти какое-то решение, что дальше делать (в учреждениях могут быть и очереди…). А недавно Вильнюсский совет постановил, что в условиях нынешнего коронавируса этот срок продлевается до 60 дней (только на время карантина). Это уже вступило в силу.

Я посмотрела, что в прошлом году такой возможностью воспользовались 129 вильнюсцев. В Клайпеде, надо полагать, таких будет меньше, потому что там и город меньше, чем Вильнюс. Так почему бы не подумать об этом клайпедским депутатам?

Список вопросов можно и продолжить: две сотрудницы хосписа вернулись на работу после того, как повторный тест показал, что вируса у них нет. А в соответствии с указом министра в условиях, когда не хватает работников, 7 дней достаточно, чтобы после повторного теста медики вернулись к работе. Наши девочки вернулись через 10 дней, и руководство хосписа тут же получило претензии от Клайпедского департамента НЦОЗ: почему так рано вернулись?!

Вынуждена с сожалением заметить, что клайпедские власти нам практически не помогли.

К слову, я предлагала свою помощь (считаю, что вправе называть себя менеджером в области здравоохранения, поскольку работаю в этой области 18 лет) Антавиляйскому дому престарелых и дому престарелых в Кретинге, но они отказались. А я ведь не собиралась выступать в роли какого-то ревизора, проверяющего. Хотела просто поделиться своим опытом.

Я бы ещё хотела сказать, что Вильнюсский муниципалитет, торговая сеть «Maxima», торговый центр «Ermitažas» нам, работникам клайпедского хосписа, очень помогли: прислали раскладушки, спальные мешки, дали бесплатно одноразовую посуду, палатку, чтобы переодеваться на улице.

А компания «Grigeo» пообещала помочь с туалетной бумагой и бумажными полотенцами.

Я уж попрошайничала у всех!

Очень надеюсь, что никто в Вильнюсе не станет думать, что Клайпеда «поживилась» за счёт столицы. Сегодня один город помогает другому, а завтра, если придётся, придёт ответная помощь. Мы должны понимать, что мы – одна страна, что мы – один народ, даже если разговариваем на разных языках. Ведь речь идёт о жизни людей. Что может быть важнее?

P.S. В конце прошлой недели после очередного теста стало известно, что к 12 пациентам хосписа, избавившимся от вируса, добавилось ещё 10. Заражённых осталось 7. Этой радостью Агне Зуокене поспешила поделиться и с нами, корреспондентами «Обзора».