Австралия и все-все-все

Скандал с AUKUS не пройдёт бесследно. Сомнения в Париже по поводу полезности партнёрства с Вашингтоном в его нынешнем формате будут расти. А Москве из-за наращивания возможностей ВМС Австралии следует более внимательно относиться к балансу сил на Тихом океане, где Россия сейчас играет явно не соответствующую своим задачам роль.

Разрыв франко-австралийского соглашения о постройке двенадцати самых дорогих в мире неатомных подлодок в связи с созданием австралийско-британско-американского альянса AUKUS (в его рамках Канберра получит атомные субмарины) наверняка войдёт в историю и международных отношений, и военно-технического сотрудничества. Окажутся ли принятые решения окончательными – ещё предстоит увидеть. Но пока можно оценить сложность и многоплановость сцены, формировавшейся несколько десятилетий по всему земному шару, и попытаться сделать выводы из получившегося моментального среза.

Две попытки Франции

Для Австралии и Франции начало истории можно отнести к 1978 г., когда Канберра начала изучать варианты замены находившихся в то время в строю подлодок типа «Оберон». За историей тендера в целом интересующихся отошлём к работам австралийских исследователей Питера Юла и Дерека Вулнера. Нас же интересуют французы в лице Directions Techniques Des Constructions Naval (DTCN, она же будущая DCNS, она же нынешняя Naval Group), выставившие на тендер последовательно два предложения. Сначала австралийцам предложили модифицированную дизель-электрическую подлодку типа «Агоста». Формально будучи моложе британского «Оберона» на полтора десятка лет, этот проект не сильно отличался от него по возможностям, и в качестве основной подлодки на перспективу до 2020-х гг. австралийцев, как они сами отмечают, «не воодушевил».

Вторым заходом Франция предложила австралийскому флоту конвенциональный вариант атомной многоцелевой субмарины «Рюби», который вместо ядерного реактора и турбогенераторов исходной лодки должен был получить дизель-электрическую установку. Предполагается, что этот вариант был скорее отвлекающим с целью убедить Канберру в итоге на приобретение атомной подводной лодки, но французское парное предложение «дизель-электрическая ПЛ – неатомный вариант атомной ПЛ» – нам нужно запомнить.

Победителем тендера, в котором в общей сложности участвовали семь компаний, оказались шведы в лице компании Kockums, чей проект 471, основанный на конструкции лодок типа «Вестерготланд», отличался высоким уровнем инновационности в сочетании с умеренной стоимостью. Контракт был подписан в 1986 г., строительство головной лодки S73 «Коллинз»[1] в Австралии началось в 1990 г., и последняя, шестая субмарина была сдана в 2003 году.

Назначенный срок службы лодок составляет тридцать лет, и вскоре после сдачи последнего корпуса в Австралии задумались о предстоящей замене лодок на новые. В 2009 г. в австралийской белой книге «Оборона Австралии в азиатско-тихоокеанский век: силы-2030» (Defending Australia in the Asia Pacific Century: Force 2030) был анонсирован план увеличения подводного флота до двенадцати субмарин с целью повышения военного потенциала Австралии в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Одним подводным флотом дело не ограничивалось: планы модернизации ВМС, принятые ещё в начале 2000-х гг., предусматривали наращивание возможностей флота в целом, тоннаж которого должен был возрасти со 114 до 238 тысяч тонн. В частности, в рамках этого наращивания Австралией были приобретены универсальные десантные корабли типа «Канберра».

Тогда же были сформулированы ключевые требования к новым лодкам в рамках программы SEA 1000: это должны были быть неатомные субмарины, вооружённые помимо торпед и противокорабельных ракет также крылатыми ракетами большой дальности, приспособленные для ведения спецопераций с доставкой боевых пловцов и разведывательных задач.

Австралийцы рассматривали различные варианты на замену своих лодок, в середине 2010-х гг. наиболее вероятным кандидатом считался японский проект «Сорю» (Kawasaki Shipbuilding), основными конкурентами выступали немецкий (проект 216 от компании ThyssenKrupp), шведский (проект А26 от Saab) и французские производители – с повторением истории 1970–1980-х годов. На первом этапе Париж предложил Канберре новую неатомную подлодку типа Scorpene, также не впечатлившую потенциальных покупателей, а на втором – неатомный вариант атомной подводной лодки Barracuda под названием Barracuda Shortfin. Второй вариант оказался более убедительным, и в 2016 г. победителями конкурса назвали французов.

Тем не менее и этот французский проект подвергался серьёзной критике в первую очередь по финансовым причинам. Его стоимость считалась неприемлемой уже на старте – 28 млрд долларов, затем она возросла ещё больше – до 48,3 и в итоге до 66 млрд со сроком поставки головной субмарины в 2030 г. и завершением постройки серии к 2040 году. За лодку с сомнительными качествами – в частности, на Barracuda Shortfin в проекте отсутствует воздухонезависимая энергетическая установка, являющаяся для современных НАПЛ стандартом де-факто – это нечто из разряда «таких цен не бывает». В результате в 2020 г. в австралийской прессе со ссылкой на правительственные источники высказывались сомнения в реализуемости проекта.

Тем временем в замке шефа…

Пока австралийский флот проектировал и строил свои новые лодки типа «Коллинз», мир успел радикально измениться: в 1991 г. распад Варшавского блока и развал СССР подвели черту под холодной войной. Последовавшее обвальное сокращение вооружённых сил и военных расходов затронуло не только Россию, но и остальных активных участников гонки, в том числе и США. Одним из следствий стало резкое сокращение американского флота, с 594 боевых единиц основных классов в 1987 г. до 271 в 2015 году.

Американские ВМС от этого не перестали быть самым мощным флотом планеты, но одним сокращением дело не ограничилось: американский флот в целом столкнулся с системным кризисом, охватившим все основные элементы – командную структуру, гражданскую администрацию, эксплуатационную и боевую готовность, судостроение и ремонт. В итоге, когда в середине 2010-х гг. в Соединённых Штатах констатировали возвращение в мировую политику соревнования великих держав, оперативно отреагировать на трансформацию было сложно. С учётом инерционности современных военных программ, состояния промышленности и уровня разработок любые существенные изменения требуют многих лет, а в случае с таким «тяжёлым» видом вооружённых сил, как флот, – и десятилетий. В 2019 г. ВМС НОАК обогнали американский флот по численному составу (хотя последний и сохраняет значительный перевес в численности тяжёлых кораблей). Тогда же в Вашингтоне обнаружили, что отреагировать на этот китайский рост хотя бы с той же оперативностью, с которой в 1970–1980-е гг. ВМС США сумели окликнуться на рост ВМФ СССР, уже нечем, а любые планы дадут результат позже, чем нужно.

Здесь нужно отметить, что сохранение за Соединёнными Штатами роли единственной сверхдержавы примерно до 2015 г. с последующим вероятным оспариванием такого статуса со стороны России или КНР в Вашингтоне предсказывали. Такой прогноз, в частности, был сделан Пентагоном в четырёхлетнем обзоре оборонной политики 1997 г. (Report of the Quadrennial Defense Review), и сегодня можно констатировать высочайшую точность попадания.

Этот краткий экскурс имеет прямое отношение к теме статьи: столкнувшись с растущим китайским военно-морским (и в целом военным) потенциалом американцы испытали острую нужду в сильных союзниках, способных в случае необходимости поддержать ВМС США в бою с новым противником и обладающих достаточным потенциалом и уровнем боевой готовности для обеспечения присутствия в критически важных регионах в мирное время. На Тихом океане такой союзник у Соединённых Штатов один – Япония, её флот, если не считать отсутствующих стратегических ядерных сил, на сегодня можно назвать вторым по мощи после американского в общей массе союзников и партнёров Вашингтона в обоих полушариях. Тем не менее географическая близость Японии к КНР и России в сочетании с политически обусловленными особенностями военного строительства заставляет Токио сосредотачиваться в большей мере на оборонительных задачах. В связи с этим рассчитывать на японский флот как на свободную силу в случае вероятного конфликта с Китаем в южных морях и центральной части Тихого океана для американцев затруднительно. То же самое в ещё большей степени можно сказать про Южную Корею, чей потенциал практически целиком сосредоточен на «домашнем» противостоянии с КНДР.

Не решает проблемы и эпизодическое присутствие в Тихом океане кораблей союзников США по НАТО. Силы французского, британского, других крупных европейских флотов на сегодняшний день достаточны только для решения задач в европейских водах, а сократившийся потенциал оборонки в сочетании с ростом сложности современных проектов, исключает их быстрое наращивание. Австралия в этих условиях оказывается практически безальтернативным партнёром для США, с учётом давней истории взаимодействия начиная со Второй мировой войны и продолжая партнёрством в СЕАТО, АНЗЮК и АНЗЮС.

Соединённые Штаты с атомными подводными лодками типа «Вирджиния» пытались встроиться в австралийскую программу SEA 1000 ещё в начале 2010-х гг., применяя лоббирование высочайшего уровня: в 2012 г. в Канберру с «предложением, от которого нельзя отказаться» летали одновременно госсекретарь Хиллари Клинтон и глава Пентагона Леон Панетта. Публичные комментарии по теме давал и тогдашний посол в Австралии Джефф Блайх. По его словам, техническое обслуживание австралийских АПЛ в случае их приобретения должны были бы обеспечить базы ВМС на Гуаме и Гавайских островах, а в долгосрочной перспективе возможно было бы и развертывание совместной базы ВМС США и Королевского австралийского флота на севере Австралии. В начале 2010-х гг. этот вариант не прошёл, хотя китайская угроза в качестве мотивирующего фактора для наращивания ВМС Австралии уже звучала. Но предложения от которых нельзя отказываться, на то и называются предложениями, от которых нельзя отказываться – они в любом случае реализуются, рано или поздно.

Атомное будущее?

В рамках альянса AUKUS предполагается поставить Австралии восемь атомных лодок. Каких? Выбирать придётся между британским типом («Эстьют» или его развитие) и американским («Вирджиния»). Ключевой задачей будет борьба с растущим атомным подводным флотом КНР. Каковы шансы у обоих вариантов? С точки зрения оперативности реализации наиболее вероятен выбор американского проекта: США строят лодку за 3–4 года, в то время как британцы тратят на свою атомную субмарину 9–11 лет, и вряд ли этот срок получится сильно сократить с переносом строительства в Австралию, особенно если речь пойдёт о модернизированной лодке. Вместе с тем названный срок поставки головной лодки в 2036 г. пока оставляет пространство для манёвра – в конечном счёте развёртывание производства в Австралии потребует времени и для американцев.

По сути, сотрудничество с американцами сейчас единственный вариант для Австралии получить восемь океанских лодок по приемлемой цене и в разумные сроки.

Другого готового проекта атомной субмарины, который можно немедленно начать строить, и который соответствовал бы австралийским требованиям, как по ТТХ, так и по экономическим критериям в мире сейчас нет – хотя с учётом обозначенного срока ситуация может и измениться, если будет выбрана британская лодка.

Этот проект в любом случае будет недёшев. «Вирджиния» сейчас стоит более 3 млрд долларов, даже без учета необходимости разворачивать в Австралии новое производство для их постройки и инфраструктуру обеспечения корабля с ядерной энергетической установкой. Но это современные атомные подлодки, резко повышающие возможности флота в океанской зоне по сравнению с любыми конвенциональными вариантами, даже если это новейшие японские неатомные подлодки с воздухонезависимой энергетической установкой и литий-ионными батареями.

Быстро этот проект также не состоится – даже с американцами: как отмечалось выше, американские верфи находятся не в лучшем состоянии, они заняты строительством для ВМС США, а в среднесрочной перспективе предполагается рост объёмов этого строительства. Для того, чтобы вписать в эти мощности ещё и австралийский заказ, даже с учётом переноса основного объёма корпусных работ в Австралию, потребуется время. Всё сказанное выше справедливо и для британского проекта. Отдельно нужно упомянуть, что никуда не делись и политические риски: идея стать американскими оруженосцами в потенциальной войне с Китаем греет в Австралии отнюдь не всех, но в данном случае очевидно военные соображения у австралийского правительства взяли верх над политическими.

Отдельно можно обозначить ориентиры, которые позволят судить о намерении сторон быстро реализовать проект. Ключевым ориентиром такого рода может стать передача уже находящейся в строю американской (или британской, зависит от того, какой вариант будет выбран) АПЛ в аренду для подготовки австралийских экипажей, а также начало подготовки профильных специалистов ВМС Австралии в США или Великобритании.

Game over?

Преимущество политической игры над всеми остальными состоит в том, что она никогда не заканчивается, и с этой точки зрения говорить о завершении сюжета не приходится. Руководитель группы Южной Азии и региона Индийского океана Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИМЭМО РАН Алексей Куприянов так оценивает ситуацию: «У нас часто недооценивают роль Франции, рассматривая её сквозь призму участия в европейских делах, где первую скрипку играет Германия. Меж тем Франция – глобальный игрок: она до сих пор сохраняет частичный экономический и политический контроль над огромной неформальной империей, состоящей из её бывших африканских колоний, и владеет заморскими территориями в регионах Атлантического, Индийского, Тихого и Южного океанов. В Индо-Пацифике Париж до последнего времени вёл сложную игру сразу по нескольким направлениям, пытаясь нарастить влияние и выступая одновременно и в качестве противовеса Китаю, и как альтернатива США. Нынешние гнев и растерянность французских властей неудивительны: Австралия рассматривалась в Париже как союзник и важный элемент индотихоокеанской стратегии.

Россия в этой ситуации могла бы разыграть свои карты, если бы они у неё были – или дополнительно подтолкнув французский индотихоокеанский проект в сторону пропасти, или, наоборот, оказав помощь Франции в обмен на политические и экономические преференции типа ослабления санкционного давления. Проблема в том, что у России этих карт на руках нет, её региональные активы очень малы. Тихоокеанский флот без учёта МСЯС уступает по боевой силе флотам всех соседних государств за исключением КНДР, Дальний Восток как промышленная база слишком слаб, численность населения в Приморье и на Камчатке стабильно снижается уже почти тридцать лет.

Но главное – Москва в принципе обращает внимание на Индо-Тихоокеанский регион – центр экономической и политической жизни в XXI веке – по остаточному принципу, поддерживая чужие инициативы и не имея собственной стратегии. В результате Россия не может воспользоваться подвернувшимися шансами наподобие нынешнего. Чтобы изменить эту ситуацию, необходимо осознать, что будущее России – на Тихом океане, и действовать соответственно», – сказал Куприянов.

О рисках для России хотелось бы поговорить отдельно. Очевидно, что России следует более внимательно относиться к балансу сил на Тихом океане, где она сейчас играет явно не соответствующую своим задачам роль. Тихоокеанский флот, как сказано выше, уступает по своим возможностям, если не считать стратегических ядерных сил, не только ВМС США и ВМС НОАК, но также морским силам самообороны Японии и ВМС Южной Кореи. Если Австралия реализует проект строительства восьми многоцелевых АПЛ (помимо прочих планов обновления корабельного состава) она по действенности сил общего назначения тоже имеет шансы обойти российский флот в регионе.

Это не несёт прямых военных рисков немедленно, но серьёзно сужает возможности России продвигать свои интересы, отстаивать позицию и завоёвывать поддержку потенциальных партнёров и союзников в ключевом регионе планеты. Кроме того, подобный дисбаланс потенциально чреват проблемами в случае гипотетического локального конфликта с США и их союзниками. Любое подобное столкновение может оказаться чревато выбором между поражением и эскалацией конфликта до ядерного уровня. Потенциальное наращивание возможностей ВМС Австралии должно у нас оцениваться с точки зрения того, насколько наш флот адекватен стоящим перед ним задачам. Пока, к сожалению, он им неадекватен ни по наличным силам, ни по известным из открытых источников планам его обновления, ни по наблюдаемым темпам и объёмам строительства пополнения как корабельного состава, так и морской авиации.

После этого инцидента любопытно понаблюдать, сможет ли Россия найти общий язык с Францией в ряде вопросов, актуальных для обеих сторон. Ждать радикального прорыва в стиле выхода Франции из НАТО 1966 года вряд ли стоит: Париж встроен в систему взаимоотношений в рамках североатлантического альянса куда плотнее чем 55 лет назад, а поле для манёвра у современных европейских политиков заметно сократилось.

Тем не менее скандал не пройдет бесследно. К тому же он ляжет на уже подготовленную почву. Ранее в этом году активность Вашингтона, видимо, похоронила другой крупный французский проект – совместную с Германией разработку базового противолодочного самолета на основе лайнера А320. США предложили Берлину заменить устаревшие P-3C «Орион» на американские же «Посейдоны», соответствующий контракт был заключён 30 июня 2021 года. Официально программа пока не закрыта, но теперь Франции нужен новый крупный партнёр, способный разделить груз расходов. С учётом ряда более ранних эпизодов схожего рода, наверное, стоит предположить, что сомнения в Париже по поводу полезности партнёрства с Вашингтоном в его нынешнем формате будут расти.

Автор: ИЛЬЯ КРАМНИК, Младший научный сотрудник Центра североамериканских исследований ИМЭМО им. Е.М. Примакова РАН для издания "Россия в глобальной политики"