Кто знает? Пушкин?

Бессмертные слова Аполлона Григорьева «Пушкин - наше всё» цитируют по поводу и без почти 200 лет. И это справедливо. Ни один русский поэт не оказал такого влияния на всю нашу литературу, как этот эфиоп, до которого лучшие стихотворные образчики выглядели, например, так: «Телесна красота, душевна добродетель, /Являют мудрому единую мету. /Коль зрит у первой он согласие в чертах, /А правду у другой и в мыслях и в делах, /То видит в двух одну прямую красоту, /Иль, лучше, образец тех вышних совершенств, /По коим красоты и благости содетель /Для наслаждений и блаженств /Из плоти и духов/ Образовал богов...»

Это, между прочим, Державин. Ничего не понять, но хотя бы складно. А есть ведь ещё и Тредиаковский. Там не только смысл не уловить, но ещё и темп такой, словно спьяну на музе кто-то топчется, выкидывая коленца: «Виделось мне, кабы тая /В моих прекрасная дева/ Умре руках вся нагая, /Не чиня ни мала зева. Но смерть так гибель напрасну/Видя, ту в мир возвратила/ В тысячу раз паче красну; /А за плач меня журила».

Так и тянет спросить: люди, а с кем это вы разговариваете?

Почитав такое, больше не сомневаешься, что Пушкин - солнце русской поэзии, а также прозы и драматургии. Он действительно велик - уже хотя бы потому, что по сей день даёт возможность получать зарплату куче сотрудников Пушкинского дома, которые препарируют его наследие, посрамляя своим усердием иудейских талмудистов. «Да это же паразиты от филологии!» - воскликнут злопыхатели. А я вам скажу: они не зря едят свой хлеб. Ведь без них Пушкина сегодня местами просто не понять. Ибо разрыв между реалиями двух эпох - пушкинской и нашей - уже так силён, что многие строки непонятны. Требуется костыль в виде исторических пояснений. Иначе замыливается первоначальный смысл, блекнет художественное полотно.

Вот, к примеру, знаменитая «Моя родословная» Александра Сергеевича: «Не торговал мой дед блинами, /Не ваксил царских сапогов, /Не пел с придворными дьячками, /В князья не прыгал из хохлов». Тут что ни строчка - загадка. Если не знаешь истории, не поймёшь ничего. А ведь во времена Пушкина это звучало ой как смело. Куда там Райкину с его полунамёками.

Ведь торговал блинами и пирогами не кто иной, как худородный Алексашка, ставший за счёт близости к минхерцу светлейшим князем Меншиковым. Ваксил царские сапоги мальчик-турок, подаренный для развлечения цесаревичу Павлу I, который превратил его в графа Кутайсова. А пел с придворными дьячками не кто иной, как граф Разумовский - а в прошлом украинский свинопас Алёшка Розум, чей голос и любвеобильность пришлись по вкусу царице Елизавете Петровне. В князья же из хохлов прыгнул крестьянский выходец Александр Безбородко - талантливый администратор и секретарь Екатерины II.

Или возьмём «Евгения Онегина»: «Мой дядя самых честных правил, /Когда не в шутку занемог, /Он уважать себя заставил/ И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука»... ну и так далее. Для школьника (лично проверял) это рифмованная белиберда. Они тупо зазубривают её, объясняя, что дядя у Онегина был классный парень, в большой уважухе у племянника. И я их не корю. Откуда жертвам тестового образования знать, что фраза «он уважать себя заставил» во времена Александра Сергеевича означала то же, что «дать дуба» - умереть. А ведь смысл меняется кардинально, показывая главного героя в ином свете. Мой дядя был отличный парень, потому как, заболев, быстро помер, не доставляя хлопот, радуется молодой повеса. Гнусная личность!

Идём дальше. Помните у Пушкина: «Он в том покое поселился/ Где деревенский сторожил/ Лет сорок с ключницей бранился,/ В окно смотрел и мух давил». Казалось бы, всё ясно и гладко. Даже образно. Мух давил. Можно предположить, что это то же, что «груши околачивал» или «бил баклуши». Ан нет! В переводе на современный язык это означает, что от скуки деревенский старожил пил по-чёрному. То есть мужик не скучал - мужик конкретно спивался. Отсюда, к слову, взялось и выражение «под мухой».

Ещё пример: «Надев широкий боливар,/Онегин едет на бульвар». Понятно, что Онегин нахлобучил себе на голову некий пафосный головной убор. Но как он выглядел? Кто знает? Пушкин. Мы - нет. Так вот, боливар - это цилиндр с широчайшими полями, не пролезавшими в дверь кареты. Ну и что с того? Таскал бы себе Онегин своё сомбреро - и брегет ему в руки. Но дело в том, что шляпы эти назывались в честь лидера освободительного движения в Латинской Америке Симона Боливара. Надевая их, европейцы выражали таким образом свои политические взгляды. Как сегодня при виде бритоголового в кепке мы сразу понимаем, что это либо бандит, либо неонацист, так и в пушкинские времена при виде боливара на голове все понимали, что по улице идёт человек свободолюбивых взглядов, сторонник конституционной монархии, а быть может, вообще ярый республиканец и без пяти минут революционер.

Таких примеров, доказывающих, что собственных классиков мы понимаем лишь на определённую толику или понимаем неверно, можно приводить много. И что теперь, спросите вы, пришла пора сдать поэтов и писателей прошлого на свалку истории? Отнюдь нет! Наоборот. Я предлагаю сделать свалку истории современной школьной дисциплиной. Заменить ею то, что нудно и скучно описывают школьные учебники, все эти «...в первой трети предыдущего периода нарастало усиление эксплуатации, выраженное в расширении барской запашки за счёт крестьянских наделов и увеличения барщины». Давно пора ввести в школах новый предмет - историческая барахолка. Где, словно на блошином рынке, можно бесконечно рыться, вытягивая на свет божий то одну, то другую вещицу, за которой шлейфом тянется её собственная история, переплетённая с историей эпохи. Давно пора сделать школьную историю тем самым костылём, который поможет современной молодёжи читать Пушкина, Салтыкова-Щедрина, Достоевского и прочих их современников.

И это даст подросткам больше представления о том, что случилось двести, триста лет назад, чем все «барщины» с «наделами». Ну а если даже что-то останется для них тайной, покрытой мраком, то пускай это будет лучше слово «запашка», чем онегинский боливар.