Вспоминая В. Н. Турбина

От автора

Повод для написания этих заметок возник после беседы с Томасом Венцловой в 2000 г. Получилось так, что они до сих пор нигде не были опубликованы, хотя ряд лиц, в том числе и по роду своих занятий связанных с литературным наследием В. Н. Турбина, положительно о них отозвались.

Несмотря на то, что с тех пор прошло довольно много времени, мне кажется, что никаких изменений в них пока что делать не требуется.

Зинаида Головня,

28.09.2009

Вспоминая В. Н. Турбина

В октябре этого года исполняется 8 лет, как нет с нами, ныне живущими и помнящими его, Владимира Николаевича Турбина. Молодое поколение вряд ли его знает. Хочется протянуть ниточку из того, очень далёкого времени, в нынешнее, очень бурное, сложное, неоднозначное время, показать, с каким интересом Владимир Николаевич относился к людям, как искал единомышленников, находил их и оставлял след в их жизни.

1956-й год. Юг РСФСР, но не СССР, так как южнее было Закавказье, куда через твой захолустный городок с остановкой на 2-3 минуты шли скорые поезда из далёких Москвы и Ленинграда. Было ощущение бесконечности страны, пространства вокруг тебя. Теперь эти поезда давно уже не спешат в Тбилиси, Ереван, Баку, Сухуми, Батуми. Реже идут к Черному морю и на Минеральные Воды. И ты невольно чувствуешь, как сжимается пространство, как бы отрывается твоя малая родина от большой страны, что это уже, в общем-то, - пограничная зона.

Но вернёмся в 50-е годы. Школьники, начиная с 3-го - 4-го класса, по 1-2 месяца работают в поле. Не помню, чтобы кто-то отлынивал от работы. Было трудно, голодно, но часто и весело. И вот мы, десятиклассники, загоревшие, возбуждённые вернулись в октябре с уборки кукурузы. Учительница литературы Маргарита Францевна Доминиковская посылает одну из нас (в классе из 32 человек было только 4 мальчика, совсем недавно отменили раздельное обучение) в школьную библиотеку принести газету "Комсомольская правда" за 13 октября. Приносят. И учительница читает нам статью "Люди и запятые". Автор её - В. Н. Турбин. Статью слушали тихо, а потом долго и медленно обсуждали, целых два урока подряд. Она задевала. Даже её название казалось смелым, свежим, необычным. Мне кажется, какие-то мысли в этой статье о преподавании литературы в школе, о вступительных экзаменах в вуз актуальны и сейчас. Например, такое предложение: "...кончать конкурс должно краткое собеседование по специальности - лучший из существующих видов проверки призвания юноши или девушки. Оно позволило бы составить об абитуриенте достаточно полное мнение, отделить бойкого на язык, но подчас пустоватого набравшегося верхушек краснобая от работяги, относящегося к делу основательно и истово, но на первых порах, может быть, не очень гораздого по части внешнего блеска. ... Мы должны активно искать путь, который обеспечивал бы педагогически грамотный индивидуальный подход к каждому поступающему в высшие учебные заведения нашей страны".

Учительница предложила каждому из нас изложить свое мнение, а затем обобщить и отправить автору статьи свои предложения. Но получилось так, что обобщать было нечего - никто, кроме меня, не написал. И в редакцию "Комсомолки" на имя автора пошло письмо, которое начиналось такими словами: "Если бы Вы знали, как мы обрадовались и удивились. Мы никогда не думали, что такую статью придётся читать в газете, как всё это созвучно нашим мыслям и мечтам...".

Дальше писалось, как преподаётся литература в нашей школе, как это неинтересно, и что в этом часто вина не преподавателя, а неизвестно кого, кто даёт установки о положительных и отрицательных героях. И дальше высказывалось мнение о романе М. Горького "Мать" и просьба ответить на самый главный вопрос "В чем смысл жизни".

Письмо через какое-то время отодвинулось в сторону, а потом про него забылось - в 16 лет так много всего интересного, время такое длинное. И вот уже осень, дождь, грязь. Навстречу идёт почтальонша, она останавливает меня: "Тебе письмо". В ответ: "Это не мне, мне не должно быть никаких писем". Она, недовольная, суёт под дождём мне маленький конвертик, да, там моя фамилия. Но я ещё не вижу, от кого это письмо, и разрываю конверт. И вот это письмо. Хотела процитировать отрывок из письма, но, прочитав, поняла, что его надо привести полностью.

- Москва, 24.10.56 -

Дорогая товарищ Головня!

Получил и с большим внимание прочитал Ваше умное, честное и серьёзное письмо...

На некоторые из заданных Вами вопросов ответить я, по совести говоря, не в состоянии. "В чём - спрашиваете Вы - цель жизни, для чего жить?" Не знаю. Сам бы дорого заплатил за ответ.

Не намного легче ответить и на другой Ваш вопрос: "...Будут ли какие сдвиги или это просто разговоры?" Не уверен, что сдвиги будут. Сейчас всё время думаю: написал статью ... взбудоражил нескольких учителей и школьников в разных концах страны ... нажил новых врагов и обрёл новых единомышленников... А дальше-то?...

Попытайтесь систематизировать Ваши предложения об изменении школьной программы и напишите в редакцию "Комсомольской правды". Там скапливаются письма, полные очень дельных пожеланий, требований, мнений. Их намереваются публиковать, и может быть, "всем миром" чего-нибудь и удастся добиться.

С тою же просьбой я хочу обратиться к Вашей преподавательнице - через Ваше посредство. Меня, естественно, очень расположило к ней доверие, оказанное моему выступлению, и хотелось бы, чтобы она попробовала во всеуслышание рассказать добрым людям о результатах беседы, проведенной со школьниками. Правда, начальство от её поступка вряд ли пришло бы в особенный восторг, но волков бояться - в лес не ходить.

Некоторые из рассказанных Вами эпизодов производят впечатление, без преувеличения, подавляющее. "Но в сочинении я, конечно, написала не так, как думала..." До чего же мы довели людей, которых нам доверяют растить! Если буду когда-нибудь ещё раз выступать в печати с аналогичными материалами, - непременно приведу два-три места из вашего письма, не называя, разумеется, имени автора. Вы не будете возражать?

Несколько слов по поводу вашего еретического мнения о романе Горького "Мать". Непременно прочитайте статью В. В. Воровского "Две матери" и статьи Г. В. Плеханова "К психологии рабочего движения" и "Исповедь" как проповедь "новой религии". Посмотрите и книгу Б. Бурсова "Мать Горького как произведение социалистического реализма". И разберитесь сами. Я не буду ни в чём ни убеждать Вас, ни разубеждать.

Большое спасибо Вам за поддержку, за внимание.

Искренне желаю всего хорошего.

С приветом

В. Турбин

Хочется обратить внимание на то, что письмо было написано всего через 10 дней после публикации статьи в газете, а получила я его, видимо, в конце октября. Кстати, тогда письма из Москвы на южную окраину России шли ровно 4 дня, теперь - 8-10 дней.

Что касается содержащейся в письме просьбы обобщить вместе с учительницей предложения об изменении преподавания литературы в школе и направить их в редакцию "Комсомолки", то этого, конечно, не было сделано. Учительница, мне кажется, сожалела, что дело приняло такой оборот. Она была очень хорошей учительницей, но время было такое, когда отступление от общепринятых норм, мягко говоря, не приветствовалось. Хотя, конечно, уже не каралось, как в предыдущие десятилетия.

Это письмо, возможно, так не повлияло бы на последующие события моей начинающейся жизни, если бы через полгода не пришли ещё 2 письма от В. Н. Турбина. Привожу оба письма.

Москва - 8.04.57.

Дорогая товарищ Головня!

Случилось так, что теперь я обращаюсь к Вам за советом и помощью, беспокоя Вас одной прозаической просьбой.

Видите ли, в чём дело... В университете я руковожу группой студентов, которые изучают жизнь и творчество Лермонтова. В начале мая вся наша группа - около 30 человек - собирается двинуться в Пятигорск - на автобусе. Мы будем проезжать через Ваш город.

Так вот, не поможете ли Вы нам немного? Не сможете ли заранее, заблаговременно подготовить нам какое-нибудь самое скромное место для ночлега - в гостинице или даже в школе? Возможно, надо будет обратиться к директору Вашей школы, спросить его разрешения. Словом, очень прошу Вас - похлопочите. Ваша учительница - мне почему-то кажется - Вам поможет: нельзя не поддержать московских студентов, Ваших, по сути дела, ровесников.

Будьте добры, напишите, возможно ли выполнить мою не очень обычную и не очень деликатную просьбу.

И вообще не пропадайте из виду. Хотелось бы знать, как развивались дальше Ваши отношения с творчеством Горького и Ваши - простите меня - немного наивные поиски смысла жизни. Я его до сих пор не нашёл.

Буду очень рад повидать Вас.

С приветом

В. Турбин

- Москва, 20.04.57 -

Дорогая товарищ Головня!

Сердечно благодарю Вас за выраженную Вами готовность подыскать кров для молодых пилигримов-литературоведов. Народ у нас очень неприхотлив, и гостеприимная школа всех, разумеется, устроит.

Возможно, с нами поедут двое преподавателей-инвалидов, и для них понадобится забронировать места в гостинице. Перед отъездом я Вам напишу о составе нашей экспедиции более точно.

И ещё. Не захотите ли Вы с кем-нибудь из Ваших одноклассников присоединиться к нам и проехаться до лермонтовских мест? В нашем автобусе лишний уголок, конечно, нашёлся бы, и мы упросили бы руководство школы Вас отпустить. Жаль только, что поездка наша запланирована на середину мая, на самую страдную пору. Словом, подумайте. Мне кажется, рискнуть стоило бы.

О смысле жизни и творчестве Горького надеюсь с Вами поговорить. Только не обижайтесь на мой чуть-чуть иронический тон и не спешите замыкаться в какую-то скорлупу, раковину - ещё успеете...

С искренним приветом

В. Турбин

Да, и они приехали в наш город и ночевали в нашей школе. Директор разрешил это, но не было встречи и беседы учителей и учеников с вольнодумствующим преподавателем МГУ. И вообще, как-то чувствовалось недовольство администрации школы происходящим. Но был май, ещё не было изнуряющей южной жары, и было несколько часов прогулки и беседы с Владимиром Николаевичем. О поездке по лермонтовским местам нечего было и думать, через несколько дней начинались выпускные экзамены. А потом начиналась Жизнь и в ней 35 лет переписки и встреч с Владимиром Николаевичем.

Теперь о другой истории, которая произошла тоже в конце 50-х годов, но на другом конце страны - на западной её окраине. Но сначала коротко предыстория.

В 1989 г. в Москве мне довелось услышать, как Владимир Николаевич со своим бывшим аспирантом (звали его Алексей) вспоминали о своей поездке в Вильно (так они называли Вильнюс), как их водил по Тракаю Томас Венцлова. В то время я жила в Вильнюсе. Прошло 11 лет. В марте 2000 г. в Вильнюсе проходила Международная книжная ярмарка. Т. Венцлова прилетел для участия в ней из США, где он сейчас живёт. С помощью Елены Петровны Бахметьевой, доктора гуманитарных наук, известной общественной деятельницы русской культуры в Вильнюсе, нам удалось разыскать Т. Венцлову. Он охотно согласился встретиться с нами и записать на плёнку свои воспоминания о той встрече с В. Н. Турбиным. Он так легко и быстро всё вспомнил, что это для меня оказалось приятной неожиданностью.

Вот что рассказал Т. Венцлова:

• Была книга В. Н. Турбина "Товарищ время и товарищ искусство" (М., Искусство, 1961). Её тогда все читали. Я её тоже знал. Книга вызвала споры, дискуссии, хотя сейчас она кажется несколько наивной. Кажется, в Тракае я встретился с группой студентов из Москвы. Это был семинар Владимира Николаевича. Я тогда был как бы гидом, и даже подрабатывал этим. Я показал им в Тракае уголки, которые не все знали. Денег с них, конечно не взял. В группе уже тогда было несколько ярких личностей, впоследствии как-то проявивших себя. Наиболее заметным из них был Борис Огибенин. Позже он участвовал в семинарах Ю. Лотмана в Тарту, а затем я его встречал в Париже. Он, кажется, живёт там до сих пор.

Мне надо было ехать в Москву, меня пригласили поехать на автобусе вместе с этой группой студентов. До Москвы мы ехали двое суток. Ночевали где-то под Смоленском. Там была какая-то собачка по кличке Босый, так как у неё были белые лапы. Шутили по этому поводу, что это антисоветская кличка, так как можно подумать, что у нас все собаки босые. Разговаривали обо всём на свете. И вот тогда-то я ближе сошёлся с Владимиром Николаевичем. Он тогда увлекался М. Ю. Лермонтовым. Читали много стихов. Владимир Николаевич читал стихи поэтессы, но это была не Б. Ахмадулина и не Р. Казакова, но неплохого уровня. (Я полагаю, что это была М. Борисова - З. Г.).

В Москве я пошёл ночевать к каким-то своим знакомым. Но Владимир Николаевич предложил мне на следующий день поехать вместе с ними в Белые Столбы, где находился Госфильмфонд. Тогда туда было очень трудно попасть, но Владимир Николаевич сумел это сделать. Там мы смотрели три фильма. Один из них - крайне авангардный, что меня приятно удивило. Это был фильм Жана Кокто "Кровь поэта". Второй - фильм Марселя Карно "Вечерние гости", где присутствовал Люцифер собственной персоной. Третий фильм - "День рассветает" с Жаном Габеном в главной роли, где он в конце бессмысленно гибнет. Переводил нам с французского Борис Огибенин. Он уже тогда это прекрасно делал.

Да, ещё мы проезжали Бородино, где осмотрели Бородинское поле. Надо заметить, что Владимир Николаевич был строгим учителем. Студенты хотели посетить музей в Бородино, но он не разрешил им этого сделать, так как считал музей плохим, и что посещение его разрушит впечатление от Бородинского поля.

Вот и всё, то есть мы общались два-три дня. Больше я с ним не встречался. В годы перестройки, может быть, в 1989 г., мы обменялись письмами. Его письмо должно быть в моём архиве в США, а моё - в его архиве, если он доступен.

Хочу немного уточнить даты. По словам Т. Венцловы, в 1961 г. он уже жил в Москве, книга тоже вышла в 1961 г. Видимо, описываемые события относятся к 1959-1960 гг., то есть до выхода книги. И думаю, впечатление о большом шуме вокруг книги у Т. Венцловы было именно потому, что он уже жил в Москве. Именно там кипели страсти вокруг книги, которые в конце концов привели к отказу В. Н. Турбина от своей книги, чтобы не быть высланным из страны. Но это уже другой разговор.

Эти записки написаны по настоянию и с помощью Е. П. Бахметьевой, за что выражаю ей глубокую благодарность.