Юрий Визбор и его Вильнюс /окончание/

(Окончание. Начало здесь ==>>)

На втором концерте он повторил свои слова, а когда начинался третий концерт, то он успел сказать только: «Чтобы завтра…». И остановился в замешательстве. Потом, после концерта, он у меня спросил в удивлении: «Фима, а что вы сделали? Там же, в зале, на тех же местах сидят одни и те же люди!» То есть, увидев на первых рядах одни и те же лица, Визбор решил, что те же люди заполнили весь зал уже в третий раз подряд!

Что же касается репертуара Юрия Иосифовича, то он очень тщательно выбирал, кому и что петь. Были у него, например, такие песни, которые он не выставлял на публике.

В 80-е годы Визбор трижды приезжал к нам с концертами, и в один из приездов он впервые на публике исполнил новогоднюю песню «Сон под пятницу». А уже после концерта он у меня спросил:

— Как тебе эта песня?

Я ответил, что песня мне очень понравилась. Но он что-то недовольно буркнул под нос, и я с большим трудом разобрал (скорее, догадался), что он сказал: «Зря я её спел».

Я у него спросил, почему, ведь песня такая замечательная?

Он объяснил это тем, что она не для «пешеходов». В этом слове не было ничего обидного, просто Визбор «пешеходами» называл тех, кто, по его мнению, поймёт песню иначе, чем хотелось бы её автору. Далеко не все свои песни он выносил на публику.

Перед смертью, когда он уже очень тяжело болел, он записал порядка 120 песен на кассеты, и тогда я многие песни услышал впервые.

- Давайте бросим ещё один взгляд из сегодня на 1980-й год. Если бы сегодня в Вильнюс приехала звезда тогдашнего масштаба Визбора, то журналисты бы ему проходу не давали, а по улицам пройтись без приставания прохожих, желающих взять автограф или сфотографироваться со знаменитостью, было бы просто невозможно. А как было тогда с Визбором в Вильнюсе?

— Тогда всё было очень демократично. Хотя Визбор после того, как сыграл Бормана в «17 мгновеньях весны», стал ещё более популярен, хотя и до этого на улицах его узнавали, но в Вильнюсе всё было довольно скромно. Юрий Иосифович часто бывал у меня дома, куда я приглашал своих друзей, которые помогали мне организовывать концерты, бывало, ужинали мы и в каких-то ресторанах. Но никто не навязывался, не требовал от Визбора особого к себе внимания.

Я старался, чтобы у приезжавших к нам бардов было личное пространство, чтобы они могли отдохнуть здесь. Поэтому какой-то толпы вокруг Визбора не было. Хотя люди его узнавали, но его поклонники – это была особая публика, интеллигентная. Так что никто гостю не досаждал.

Вильнюс, к слову, Визбору очень нравился. Здесь он снялся в чудесном фильме Динары Асановой «Рудольфио». Это была её дипломная работа.

Так что Вильнюс он любил и знал. И в последний его приезд к нам, когда врачи уже не разрешали ему длительные поездки, а тем более выступления, он сказал домашним, что едет на дачу, а сам отправился в Вильнюс. И, как он сам тогда сказал в микрофон: «Единственный город, куда бы я хотел в этой ситуации приехать, был Вильнюс».

Те концерты состоялись 3-4 декабря 1983 года. А не стало его 17 сентября 1984 года. Причиной его смерти стала целая цепочка трагических случаев.

Несмотря на свою внешнюю грузность, «неподжарость», он активно занимался спортом – альпинизмом, горными лыжами… Он был, ко всему прочему, инструктором по горным лыжам, и однажды в него на всей скорости врезался начинающий горнолыжник. Юрий Иосифович получил сложный перелом, поэтому был вынужден очень долго пролежать в гипсе – несколько месяцев. А когда он встал, то вскоре у него случился обширный инфаркт. Настолько обширный, что врачи были уверены, что спасти его не удастся. Но его выходили, в первую очередь, врачи и, конечно, заботливая жена Нина.

В тот период он получал очень сильные лекарства, часть из которых привозили из-за границы, а часть была экспериментальной. И судя по всему, именно это и привело к циррозу печени.

Так что когда он приехал в конце 1983 года в Вильнюс, то это было уже после инфаркта, но мы ещё не знали о его смертельной болезни.

А последним его полноценным выступлением стало выступление в альпинистском лагере «Цей», куда его отвезли друзья, также ещё не подозревавшие, с чем приходится бороться Визбору.

Если же вернуться к первым его концертам в Вильнюсе, то, бывало, что порой журналисты обращались с просьбами об интервью, но все понимали, и Визбор в том числе, что такая беседа вряд ли будет опубликована.

- Хотя, казалось бы, странно: Визбор же не был каким-то антисоветчиком, которому власти хотели бы перекрыть кислород полностью…

— Он действительно редко писал на социальные темы, но одна из его песен была на слуху, проходя у стражей морали как антисоветская: «Зато мы делаем ракеты и перекрыли Енисей…». Из-за неё он очень пострадал. Насколько я знаю, его первый сборник прозы, который был уже набран в издательстве, осталось только отпечатать, после этого был рассыпан.

- Возможно, всё это можно объяснить так: произведения Визбора можно назвать общечеловеческими, но во все времена, при любом строе власти не очень любят, когда кто-то выходит за установленные ими рамки…

— Конечно! Особенно в те времена. Большинство текстов песен Визбора глубоко лиричны. Особой чертой его творчества я бы назвал доброту. Но это были не та лирика и не та доброта, которые одобрялись властью…

Несколько раз перед концертами и во Дворце культуры МВД, и во Дворце железнодорожников, приходилось согласовывать программу будущих концертов, и это навело меня на мысль издавать буклеты с текстами песен выступающих у нас бардов.

Был тогда такой Главлит (Главное управление по делам литературы и издательств). На самом деле, это была цензура, пройти которую было очень сложно. И в этом ведомстве нужно было получить «добро» на любую печатную продукцию.

Могу сказать, что только в Вильнюсе уже официально залитованными печатались такие буклеты, которые мы раздавали бесплатно перед концертами бардов как своего рода программки. Там всегда были фотография барда и тексты песен, что тогда было редкостью.

Я старался вставлять туда, по возможности, новые песни. Авторы обычно присылали мне тексты этих песен. Визбор же попросил, чтобы я сам распечатал по кассетам некоторые его песни, поскольку, как я понимаю, у него на это просто времени не хватало. Я записал, допустив при этом 2-3 грамматические ошибки. И сейчас чувствую свою вину за те ошибки…

Кстати, Визбору, как и некоторым другим бардам, эти буклеты очень помогли. Уже в тяжёлые для него времена, когда он очень редко выступал, почти не выходил из дома, и он очень нуждался в деньгах, должны были организовать концерт в большом зале в Москве. Но в последний момент его концерт решили «зарубить». Мол, кто вы такой, чтобы здесь выступать как автор песен? Ваши тексты где-то издавались?

И тогда он вспомнил о наших буклетах. И он вытащил и показал чиновникам такой буклет, который оказался весомым аргументом.

Достаточно было, чтобы подобное издание было «залитовано» в любой из республик, и тогда оно имело право на хождение по всему Союзу.

- А где были последние концерты Юрия Визбора в Вильнюсе?

— Во Дворце МВД и Дворце железнодорожников. Нужно ли говорить, что были аншлаги?

К слову, об аншлагах. Я говорил, что первый бард, с которым мне и моим друзьям удалось встретиться, организовывая концерт ещё на своё заводе, был Юрий Кукин. Я отпечатал кустарным способом билеты, с фотографией, по-моему, гитары. Часть их раздал друзьям, но ещё оставалось очень много. А я хотел собрать в зале хотя бы 100 человек.

Я шёл по улице, тогда она называлась Горького, а сейчас – Диджёйи, и когда я видел прохожих с интеллигентными, как мне казалось, лицами, я подходил и спрашивал у них: «Вы слышали когда-нибудь такие имена, как Окуджава, Высоцкий?»

— Да, да, - отвечали, как правило, они.

— Так у нас будет выступать Кукин. Он – такой же!

И мне удалось таким вот образом, с большим трудом, «растолкать» эти билеты.

Со вторым подобным концертом, приезжали харьковчане, было чуть проще, но всё равно было трудно. И тогда мне предложили двух очень хороших исполнителей из Ленинграда. Они пели песни разных авторов. Это для нас было важно: мне хотелось, чтобы вильнюсские любители самодеятельной песни узнали и о новых бардах – молодых тогда ещё Веронике Долиной, Александре Суханове и других. А ленинградцы попросили сделать им в Вильнюсе два концерта.

Я напечатал билеты на эти два концерта. У меня на работе был большой конструкторский стол с широким ящиком для чертежей. Я сгрузил эти билеты в ящик, ломая голову, что я с таким количеством билетов буду делать.

В этот момент ко мне подошёл работник из соседнего отдела, который также ходил в походы и на концерты самодеятельной песни.

— Я слышал, что у нас будут петь какие-то ленинградцы, - сказал он мне, а я всё никак не избавлюсь от мысли, что я буду делать с этой прорвой билетов.

— Я вот думаю, брать билеты или, может, не брать? - поделился собеседник со мной уже своими сомнениями.

И тут меня осенило:

— А что ты тут мучаешься, билетов всё равно уже нет.

— Как нет?! Что – совсем?! И ты ничего уже не можешь сделать?

— Мы с тобой всё-таки друзья, но много я тебе не могу дать. Не больше десяти билетов! Десять дам, но больше – никак! Даже не проси.

Он уходит, вскоре приносит деньги за эти 10 билетов, по рублю за билет, и с той поры билетов у нас уже никогда не было.

Трудности с «доставанием» билетов стали самой лучшей рекламой. Попасть на такие концерты было делом престижа. Но, слава богу, попадали на эти концерты люди, которые любили творчество бардов.

- Ефим, удивительно, что вы при таком успешном старте не продолжили свою карьеру как продюсер. Впрочем, именно поэтому, возможно, эти страницы вашей жизни, надо полагать, вы вспоминаете как светлые, ничем не омрачённые. Если, конечно, не брать во внимание, интерес очень любознательного ведомства. Или это уже забылось?

— Нет, не забылось. Я приходил туда, у меня ёкало сердце, поскольку неизвестно, что там за разговор будет. Они заставляли писать какие-то отчёты, объяснения. Это были формальные отписки.

Потом, когда архивы открылись, одна знакомая, которая там в ту пору работала, мне по секрету передала копии некоторых документов. Хотя ничего секретного там, конечно, не было.

И я с таким умилением читал свои слова: «Мы, туристы, любим эти песни. Нам знакомый по походам из Москвы дал телефон Визбора. Я его попросил приехать. Никаких гонораров не было…».

Они прекрасно всё понимали, что это чепуха. Они делали вид, что работают, а я делал вид, что серьёзно отношусь к этой писанине.

- А какой момент в ваших отношениях с Визбором вам особенно врезался в память?

— Когда я приезжал в Москву, я обязательно привозил ему чёрный литовский хлеб и белый сыр, которые он очень любил. А как-то я приехал к нему, когда он уже был тяжело болен. Близкие уже всё знали…

В тот раз я привёз Визбору из Вильнюса большой букет роз, а у его кровати в вазе стоял букет бумажных роз. Кстати, жили они тогда с женой в очень скромной однокомнатной квартире.

Я привёз эти розы, и Юрий Иосифович, указывая на искусственные цветы, тут же с радостью крикнул:

— Нина, выбрось это в мусор.

И Нина поставила розы из Вильнюса в освободившуюся вазу.

Вспоминается также, как Визбор на своих «Жигулях» (а был он страстным автолюбителем!), приехав в Литву с Серёжей и Таней Никитиными, решил съездить в Каунас к родственникам. А по пути назад, когда мы остановились отдохнуть в каком-то придорожном ресторане, он вдруг произнёс: «По прекрасному Чюрлёнису…».

Так родилась строчка песни, которая была написана не сразу, но в итоге стала ещё одной ниточкой, соединившей Юрия Визбора с Литвой, с Вильнюсом. Точнее, соединяющей. Даже после смерти барда.

● ● ●

Прощаясь, Ефим Паташник обратил внимание также на то, что и памятник на могиле Юрия Визбора создан бывшим вильнюсцем, а ныне известным израильским скульптором Давидом Зунделовичем.

На надгробии высечена надпись: «Не верь разлукам, старина…».

Эта статья является изложением видеоинтервью автора этих строк с Ефимом Паташником и Владимиром Бабашинским. Но оно не повторяет дословно всё, что было записано на видеокамеру Владимиром Клоповским. Так что есть смысл не только прочитать статью, но и увидеть живой разговор в редакции газеты «Обзор», и убедиться в том, какой замечательный рассказчик Ефим Паташник. И сказать спасибо Владимиру Бабашинскому за то, что этот разговор состоялся.