Голоса из прошлого, обращение к будущему

28 и 29 сентября на сцене Русского драматического театра Литвы в рамках программы фестиваля СИРЕНЫ („Sirenos“) был представлен спектакль театра ZKM из Хорватии „Эйхман в Иерусалиме“.

Известный словенский режиссер Ерней Лоренци, каждый спектакль которого – эксперимент, где актеры выступают и как рассказчики, персонажи, наблюдатели, режиссеры и личности в одно и то же время, на этот раз обратился к теме Холокоста. Мир должен помнить это, иначе он каждый раз будет скатываться во мрак ужаса и насилия. И сегодня это становится опять актуальным. Спектакль словно взывает: люди остановитесь, задумайтесь.

Кто такой Эйхман?

Почему этот магистр смерти при Гитлере стал главным объектом спектакля?

Видимо, потому, что исследование сущности зла является целью режиссера и его гражданской позицией.

А теперь войдем в зрительный зал.

Голая черная коробка сцены, без кулис, как огромный черный ящик с оголенными стенами, опутанными трубами, с плотно закрытыми дверьми на заднике, напоминает огромную разверзнутую пасть. На сцене ничего, кроме черного рояля в глубине, и длинного стола со стульями, стоящего параллельно зрительному ряду.

Какие события развернутся на этой сцене?

На сцену спокойно выходят восемь актеров и занимают места за столом, обращаясь лицом к зрительному залу. Каждый из них довольно подробно рассказывает свою историю того, как он пришел к созданию этого спектакля, сколько, по заданию режиссера, пришлось пересмотреть документальных (некоторые длиною более 10 часов) и художественных фильмов, включая знаменитый „Список Шиндлера“. Структуру спектакля определил доклад Ханны Арендт, которая знала театральную сущность судебного процесса, описывая события 1961 г. из зала суда в Иерусалиме.

Актеры по очереди рассказывают о том, как проходил процесс, их за столом столько же, сколько было в Иерусалиме – пять мужчин и три женщины – где стояла и как была оборудована камера преступника, который, оказывается, прекрасно знал язык идиш.

Из почти всех европейских стран на процесс приехали оставшиеся в живых свидетели преступлений, среди них были и из Литвы. Свидетель из Польши, тогда подростком, чудом оставшийся в живых только потому, что умел петь немецкие песни, был свидетелем тысяч человеческих жизней, превратившихся в пепел, из которого он выгребал золотые коронки и бриллианты и обменивал их у местных крестьян на еду. А кругом стояла тишина, как будто ничего не происходило. В его памяти от его деревни осталась только песня о белом домике. Эта польская песня стала лейтмотивом всего спектакля: “Маленький белый домик в памяти моей“.

Ханна Арендт писала, что после приговора Ейхман был кремирован, после него осталась горстка пепла, в среднем от человека остается около 170 г. пепла, а возле крематориев были горы пепла.

Каждый последующий свидетель – это ужасающий факт уничтожения человека человеком. И это уже не зверства, звери намного гуманнее. Это история маленького бюрократа, росчерком пера отправляющего на смерть миллионы.

В данном спектакле театр выступает как лаборатория, проводящая анализ зла.

Второе действие начинается на той же полупустой сцене, к роялю подходит девушка и играет мелодию Белого домика, выходит парень и поет ее на польском языке.

Дальше стол раздвигается, на стуле между столами бывший участник зондеркоманды (Во время второй мировой войны в концлагере Освенцим (Аушвиц-Биркенау) немцами была сформировано особое подразделение узников, которое было предназначено для сопровождения заключённых в газовую камеру, а затем для обработки и уничтожения трупов). На сцене повторяется сцена знаменитого фильма французского журналиста и кинорежиссёр-документалист Клода Ланцмана (Claude Lanzmann) „Шоа“.

Трудно передать все, что слышишь и видишь в спектакле, но ужас явно охватывает тело, когда видишь рисуемые мелом на черной сцене квадраты с именами людей, олицетворяющие могилы погибших и на них сжавшиеся тела актеров.

Несмотря на то, что о фашизме, Холокосте создано огромнейшее количество фильмов, спектаклей, – этот по своему эмоциональному накалу, по попытке представить тот материал и тот ужас, которые испытали те, которых тысячами, миллионами уничтожали в газовых камерах и сжигали в печах концлагерей стоит на особом месте. Все необыкновенно просто, спокойно, здесь нет оценочных моментов, и от этого становится еще страшнее.

Спектакли, которые требуют и от зрителя, и от исполнителей максимальной отдачи внутренних духовных ресурсов и энергии, не всегда удобны для восприятия зрителем, в большинстве своем привыкшим видеть в театре только позитивное, светлое и прекрасное, порой меняют наше мировоззрение и мир в целом, как это было со знаменитой любимовской Таганкой.

Сирены будоражат зрителя, и это самая большая удача фестиваля.